Боевой 19-й
Шрифт:
Мельник долго не отпускал Афиногена домой и все время осторожно советовался, допытывался и расспрашивал, как тот думает о той или о другой власти, кто одержит верх, и как оно вообще-то будет, если победят те или другие.
Перед отъездом Пашкова мельничиха приготовила яичницу, блины со сметаной, зажарида кусок баранины.
Мельник принес бутылку самогона и, ставя на стол, самодовольно сказал:
— Живем, слава те богу, справно, хотя кругом война да разорение. Уберег нас господь. Только надолго ли? Незнамо, как еще повернется,
— К чему бы это? — не скрывая тревоги, спросил Пашков.
— Да давеча спрашивал у офицера, как, мол, аль неудержка, прости господи. «Нету, говорит, размотали красных вчистую». Чего, спрашиваю, уходите? А он мне — резонту, дескать, в этом никакого нет, не век же у вас вековать. Жили же без нас до войны.
— Оно вроде правильно. До коих пор им тут, — согласился Пашков, успокаивая не столько приятеля, сколько себя.
— Правильно, а боязно. Потолкались бы маленько еще, хотя бы зиму. Аль у нас им плохо?
— Да и это верно.
— Ну, Афиноген Тимофеевич, дай бог здоровья,— сказал Турусов, поднимая стакан.
— Будем здравы, — ответил Пашков, расправляя усы, и отпил полстакана.
Подошла тихая и молчаливая мельничиха и, вздохнув, села на край кровати. Она долго слушала о том, что говорили старики, а потом, в который уж раз, робко спросила:
— Об Наталье так и нет слуху?
— Ни-ни! Ровно бы в воду. А вот об Митяе... — Он свел лицо в страдальческую гримасу, с тоской проговорил: — Говорят бабы, будто Устин наказывал передать, что Митяй убит в бою. Только нет!.. — взвизгнул он. — Не может этого быть! Устин сбрехал. Ему, вишь, Наташка была нужна. А вот на-ка, поищи Наташку, ее и след пропал... Эх, выпьем, что ли, все одно помирать, — мотнул он в отчаянии головой.
— Го-осподи! И дите без нее? Страсти-то какие! — сокрушалась мельничиха.
Пашков погладил бороду и словами, уже слышанными ею не раз, ответил:
— Страсти да наказание — за прегрешения наши.
Он вылез из-за стола, перекрестился и сделал глубокий поклон:
— Большое благодарство за хлеб-соль вашу. Пора ко двору... Прощевайте.
— Не прогневайся, Афиноген Тимофеич. Чем богаты, тем и рады.
Пашков распрощался с мельником и мельничихой, которая совала ему узелок.
— Да возьми чуток яблочков на дорогу, — выговаривала она нараспев.
— Некому те гостинцы... ну, спасибо, спасибо.
Он взял узелок и, подержав его, махнул рукой и закрыл глаза. Его мучила зависть. Он знал, что мельник этим летом снимал в аренду сад, а в разговоре даже не обмолвился об этом, старый черт. Афиногену было обидно принимать узелок с яблоками, напоминавший ему о благополучии мельника. Соболезнуя Пашкову, старуха словно подавала ему, как бедному родственнику, десяток яблок из богатого сада.
—
Пашков сел на телегу, облокотился на мешок с мукой и кнутовищем тронул лошадь. Он ехал, и думы о мельнике не оставляли его. «Вот ведь людям счастье. Везде горе, а его обошло. Ничего не порушено, и мельница цела, и сами здравы. И где он только добро хоронит? Небось все загодя обдумал, сатана».
А вот- и мельница, старая, как и сам мельник.
— Тпру-у! — остановил он лошадь. Хозяйским глазом окинул мельницу и, убедившись в том, что она простоит еще долго, изо всей силы стегнул лошадь.
— Ну-у, пропасти на тебя нет! Загляде-елась!
Хмель клонил ко сну. Старик уронил голову и задремал. Около самого села его окликнул Климов сын Мишка:
— Э-э, де-ед!
Пашков открыл глаза и осовело глянул на мальчишку.
— Ну, хотел я повернуть лошадь, — засмеялся Мишка. — Вот поехал бы ты обратно к мельнику.
— Ну-ну, я тебе задам, озорник, — проворчал Афиноген.
Мишка поставил на дорогу цыбарку и крикнул вслед Афиногену:
— Поспешай ко двору, дед! Тетка Натаха приехала.
Пашков даже подпрыгнул.
— Погоди! — крикнул он Мишке. — Да стой же ты, сила нечистая, *— рвал он вожжи, ерзая на телеге. — На-к яблочков, сынок. Да поди сюда.
Мишка подошел недоверчиво, но, увидев яблоки, стал выбирать самые крупные.
— Да ты сбрехал аль правду сказал? .. — сморщил лицо Афиноген, точно собирался заплакать.
— Ей-богу, во те крест, приехала, — подтвердил Мишка, — только хворая она дюже.
— Давно вернулась?
— Да дён пять.
— Ну, ступай себе. На-к еще, — сунул он Мишке все яблоки и дернул вожжи.
Лошадь рысью понеслась к селу. Весть глубоко взволновала Пашкова. Много предположений возникло у него в голове. Может статься, она была с Хрущевым, — не приведи боже. Может быть, встречалась с Митяем. И вот живой он и скоро придет домой. .. совсем. Но тут же радость омрачалась тем, что уходят казаки. На селе опять поднимется галда, зашумит неугомонная гольтепа. Начнут судить, рядить... Нет, Митяю надо погодить возвращаться в село. Но все ж таки Наташка расскажет о нем, где он и что.
— Но-о, поворачивайся, — покрикивал он на лошадь и помахивал кнутом.
Въехав на сельскую улицу, пустил лошадь шагом. Сам не зная чего, оробел. Надсадно ныло сердце. Казаков незаметно. Стало быть, ушли. С тревогой поглядывал Пашков на хаты. И казалось ему, что люди смотрят на него из окошек. Как его встретит Наталья, какие у нее новости, чем обрадует?
Но вот и хата. Афиноген открыл дверь и, согнувшись в три погибели под тяжестью мешка, кряхтя и сопя, внес в сенцы. Не медля ни минуты, поехал к Ми-тяевой хате за Натальей.