Бог Ярости
Шрифт:
Это было преувеличением со стороны Брэна, чтобы эмоционально подготовить меня.
Опять же, никто не может быть хуже Киллиана.
Именно такие мысли были у меня перед тем, как лечь спать прошлой ночью, и сегодня я проснулся в совершенно фантастическом настроении.
До сих пор.
Или, точнее с тех пор, как я зашел на кухню и увидел гребаного гангстера, который стоит рядом с моим сыном, сложенный, как гребаная стена.
Я знал,
Дорогой, гребаный Бог, я знаю, что ты где-то там, и я умоляю тебя, забери эту задницу и дай моему сыну нормального партнера. Хоть раз, блять, я хочу нормального.
Сначала у меня родился сын-псих. Ладно, прекрасно. Мне это нравится. Лучшее испытание в моей жизни, и я уверен, что справился с ним. Но мне не нужно было, чтобы у моей дочери был парень-псих.
А теперь это гребаный кузен-псих.
Чем, черт возьми, я заслужил это? Я был серийным убийцей в прошлой жизни или что-то в этом роде?
— Леви! — моя жена тянет меня за рукав рубашки, сидя у стола рядом со мной. — Ты пялишься.
— О, прости. Это должен был быть, блять, свирепый взгляд, — говорю я достаточно громко, чтобы все услышали.
Мы сидим за обеденным столом и завтракаем. Нам пришлось заказать еду на вынос в местной пекарне, потому что я не в том состоянии, чтобы что-то готовить.
И это все из-за гребаного придурка слева от меня, прямо рядом с моим сыном. Я прищуриваюсь, глядя на множество татуировок, украшающих обе его руки. Гребаный гангстер. Преступный ублюдок, который никоим образом не может находиться рядом с моим воспитанным, абсолютно бескорыстным сыном.
Моим сыном, который закрылся в себя, чтобы не беспокоить нас — своих собственных родителей. Своих близких по плоти и крови.
Почему он в конечном итоге оказался с более непокорным кузеном Киллиана? По крайней мере, та пустая трата человеческого пространства выглядит презентабельно. А этот выглядит так, будто его пожевали в тату-пистолете, сломали эту чертову штуку и выплюнули.
Не поймите меня неправильно. У меня есть татуировки, как и у Лэна, но мы не покрыты ими, как чертовы мафиози.
Астрид прочищает горло и улыбается Николаю, у которого хватило порядочности отложить вилку и нож, когда я заговорил.
Даже с завязанными сзади волосами он все равно производит впечатление жуткого человека.
Что, блять, Брэн в нем нашел? Он похож на одного из тех жестоких придурков. Он же я, когда был молодым. Я узнаю адреналинового наркомана, когда вижу его.
— Так сколько тебе лет, Николай? — мягко спрашивает моя жена. — Ты выглядишь примерно, как ровесник Брэна.
Брэн проглатывает кусок тоста и морщится.
— Вообще-то он
— Не может быть, — она ахает. — Он не выглядит ни на день моложе.
— Спасибо, мэм. Именно так я и говорил, — он снова кладет вилку и нож по обе стороны тарелки. — К тому же, он старше всего лишь на три с половиной года. Через пару недель мне исполнится двадцать.
— Не обращайся ко мне «мэм». Называй просто Астрид. Устраивайся поудобнее и чувствуй себя как дома.
— Я бы не советовал тебе этого делать, — я нарезаю свой тост с яичницей и свирепо смотрю на него.
Надо отдать ему должное, он не смотрит мне в глаза и не свирепеет в ответ, как его кузен-ублюдок.
Он опускает голову и говорит:
— Еще раз прошу прощения за то, что явился без предупреждения. Я думал, что увижу Брэна и уйду.
— О, какие хорошие манеры, — моя жена улыбается. — И не волнуйся, тебе здесь рады в любое время.
— Я бы не стал использовать слово «рады».
— Папа, — умоляюще произносит Брэн, и я борюсь с желанием закатить глаза.
Теперь он еще и защищает этого маленького ублюдка. Я теряю своих детей одного за другим из-за кучки придурков.
— Так, где вы познакомились? — спрашивает моя жена, борясь с каждой моей попыткой отпугнуть его. Надеюсь, они начнут действовать, и Брэн поймет, что Николай не для него.
Давайте скрестим все пальцы за этот очень счастливый конец.
— Это произошло на… — Брэн умолкает. — На вечеринке.
Николай ухмыляется.
— Да. На вечеринке. Я тут же набросился на него.
— Что ты сделал? — огрызаюсь я.
— Я имею в виду, — его ухмылка исчезает. — Я первый его заметил.
— И ты не смог удержать свое внимание при себе?
— Леви, — Астрид ущипнула меня за бедро под столом.
— Боюсь, что нет, сэр, — отвечает он с невозмутимым видом. — Это была моя судьба — встретиться с вашим сыном, и я не хотел бы, чтобы было по-другому.
Вот оно. То самое высокомерие, которое течет в жилах Киллиана вместо крови.
Брэн наклоняет голову и улыбается, намазывая нездоровое количество абрикосового джема на тост.
Мое сердце, блять, просто разрывается.
Я не видел, чтобы мой сын так широко улыбался с тех пор, как… ну, с подросткового возраста. Половое созревание превратило его в чрезмерно ответственного, слегка подавленного человека. Если Лэн вырос в своего несносного, слишком помпезного «я», Брэн замкнулся в себе.
Прошлой ночью, когда он сказал нам, что это потому, что он не хотел выглядеть ненормальным, я почувствовал себя дерьмовым отцом. Я часто пытался заставить его почувствовать себя таким же особенным, как его брат, но это не имело значения, если он сам не верил в этот факт.