Бог Ярости
Шрифт:
Этот человек смотрит на меня так, словно я варвар, ворвавшийся в его империю с примитивным оружием и намерением сжечь его крепости.
И он не ошибается.
Мне приходится проявлять самообладание, которого на самом деле нет, чтобы не наброситься на него и не расцарапать эти приоткрытые губы, не зажать их между зубами и не поглотить языком.
Мы гости. Остынь, Коля. Просто остынь, блять. Такое поведение не пойдет тебе на пользу.
Брэн выпрямляется во весь рост, его удивленное выражение
Мой взгляд жадно вбирает в себя холодные черты его лица, приглушенную голубизну глаз, легкую дрожь в резкой линии челюсти и досадное отсутствие моей метки на его безупречной шее.
Несколько беспорядочных каштановых прядей падают ему на лоб, наполовину влажные, словно он только что вышел из душа. Если я вдохну достаточно глубоко, то смогу втянуть цитрусовые и клевер в свои изголодавшиеся легкие.
Мое внимание падает на его белую футболку-поло и на то, как она обтягивает его мускулы. Она задирается, когда он медленно закрывает холодильник, обнажая его гладкий пресс и восхитительную V-образную линию, которая, к сожалению, скрывается под темно-синими штанами.
Он улыбается мужчине, стоящему рядом со мной, который смотрит на меня так, словно я злобный бродячий пес, пытающийся укусить своего хозяина. Если бы я не пытался набрать положительные очки в отношениях с Брэном, я бы врезал ему по его бесстрастному лицу.
Насилие не работает с Брэном. Насилие. Не работает.
Если я буду повторять это, возможно, забуду о своих кулаках настолько, чтобы не начинать драку.
— Спасибо, Нолан. Дальше я сам, — он говорит собранным голосом, который разрушает все мои слабые попытки оставаться вежливым.
Как он смеет быть таким незаинтересованным, когда я едва могу нормально дышать с тех пор, как он уехал?
Я наглотался таблеток больше, чем за всю свою жизнь только для того, чтобы прийти в себя. Чтобы я мог видеть его и не бояться, что могу причинить ему боль.
Даже мама, которая в команде таблеток, до смерти волновалась из-за самой возможности передозировки и прятала их подальше от меня.
— Вы уверены? — ублюдок Нолан окидывает меня оценивающим взглядом, хотя я, блять, полностью одет, даже надел чертову кожаную куртку поверх футболки, чтобы скрыть татуировки.
Он бледнеет от моего взгляда, который, должно быть, говорит: «Я разобью тебе лицо прямо здесь и сейчас», а затем снова сосредотачивается на Брэне.
— Да. Ступай.
Нолан бросает на него еще один неуверенный взгляд, после чего кивает и уходит, не издав ни звука, как гребаный гад.
— Какого хрена ты здесь делаешь? — Брэн огрызается, и, хотя его голос тверд и низок, я упиваюсь тем, что вижу трещины в его самообладании.
Вот так. Сломайся для меня, малыш.
— А что, по-твоему, я делаю? — я шагаю к нему, не в силах сопротивляться его притяжению. —
— Этого было достаточно. У меня нет ни желания, ни намерения вступать с тобой в контакт. Как я уже говорил тебе ранее. Между нами все кончено.
— А как я тебе говорил. В твоих гребаных снах, — я понижаю голос, становясь с ним лицом к лицу и прижимая к стойке.
Его тепло проникает сквозь мою кожу и растапливает лед, который покрывал меня с тех пор, как он исчез из поля моего зрения.
Блять.
Я скучал по его успокаивающему теплу и этому взгляду в его глазах. Может быть, причина того, что я нахожусь под кайфом дольше обычного, в том, что у меня не было его. Он умеет заземлять меня, тянуть вниз, когда я поднимаюсь.
С тех пор как он появился в моей жизни, я не занимался саморазрушением — за исключением последних нескольких недель.
Раньше мне было все равно, переживу ли я насилие и хаос или нет. Сейчас все по-другому.
Мысль о том, что я останусь без него, приводит меня в ужас. Смерть пугает меня, потому что она отнимет меня у него.
Я никогда больше не оставлю его. Даже если для этого мне придется поедать таблетки и превращаться в зомби, которого я презираю.
Брэн скрещивает руки на груди, не отступая ни на дюйм, его черты застывают в холодном безразличии, но я не упускаю из виду, как сжимается его челюсть.
— Не можешь принять отказ? Жалко.
— Тогда я жалкий. Кого это, блять, волнует? О, подожди. Тебя.
Он разражается жестоким смехом, который так нехарактерен для него. Он мудак, но никогда не насмехается. Снисходительный, но не злой.
— Если ты думаешь, что был мне небезразличен, то сильно ошибаешься. Это было только физически, помнишь? Например, как ты трахнул меня у дерева и ушел, не оглянувшись, а потом стал угрожать всему будущему моего брата из-за своей бессмысленной гордости.
Мои зубы скрежещут, и мне приходится прикусить язык, чтобы не закричать, что он мой и должен смириться с этим.
Но как он смеет?
Как, блять, он смеет говорить, что это была просто физическая связь?
Наша с ним связь никогда не была просто физической, ни в первый раз, когда я его поцеловал, ни в последний, когда трахался с ним, ни в любое другое время, проведенное с ним. И он это знает.
Лучше бы он, блять, знал это и просто пытался вызвать в себе энергию мудака.
— Запястье твоего брата в полном порядке, — выдавил я из себя.
Вот это его разозлило. И я имею в виду, что он чертовски взбешен. Красные пятна покрывают его бледную кожу, а глаза становятся еще темнее, едва не стреляя лазерными лучами мне в лицо.