Бог Ярости
Шрифт:
Вот так, малыш. Покажи мне ту сторону, которую больше никто не видит.
Он разжимает руки и проводит указательным пальцем по моей груди, и разве это плохо, что мне нравится его прикосновение, даже если он почти кипит от ярости?
— Дело, черт возьми, не в этом!
— Тогда в чем же?
— В том, что ты вообще его похитил и избил.
— Он получил по заслугам, когда связался с моей гребаной сестрой.
— Ты связался с его гребаным братом!
— Я тебя не заставлял.
— И ты думаешь, что он заставлял
Я снова прикусываю язык, на этот раз из-за образов, с которыми вернулся из Штатов. Какая-то часть меня отказывается принимать саму основу этой идеи, но он прав. Раздражающе прав.
— Хорошо.
Его палец падает с моей груди, а гнев тает по краям, сменяясь недоумением.
— Хорошо?
— Да, хорошо. Я был дома, и Лэндон тоже был там, пытаясь задобрить моих родителей.
Судя по гримасе на его лице, он прекрасно понимает, что сценарий, который я только что описал, — это рецепт катастрофы. В этом и заключается разница между Лэндоном и Брэном. Псих просто пробивается через все и надеется на лучшее. Мой цветок лотоса гораздо расчетливее и любит контролировать ситуацию. Он никогда не примет решение, пока не обдумает его.
Не могу поверить, что думаю об этом, но мне бы очень хотелось, чтобы он иногда был похож на своего брата. Не его характером — он чертовски отвратителен, — а тем, как дает себе волю.
— Что он сделал? — осторожно спрашивает он. — Вы снова подрались?
— Нет.
— Ты хочешь сказать, что был в одной комнате с Лэном и не ударил его?
— Я бы с удовольствием сделал это.
— Тогда почему ты этого не сделал? Я уверен, что твой менталитет «сначала бей, думай потом» не был причиной того, почему ты сдержался.
— Нет, не был. Но я знал, что если снова причиню ему боль, то потеряю тебя, а это, блять, не вариант.
Его губы приоткрываются, и мне хочется прикусить нижнюю зубами и пировать на нем, проглотить его целиком и вытравить это болезненное напряжение из нас обоих.
Но тут он открывает свой дурацкий гребаный рот.
— Очень жаль. Ты уже потерял меня.
Я кладу ладони на стойку по обе стороны от него и наклоняюсь к его лицу, пока у него не остается выбора: либо отступить, либо позволить мне поцеловать его.
Он выбирает первое, но в результате оказывается зажатым между мной и прилавком.
— Хочешь проверить это, малыш? — я вторгаюсь в его пространство, пока мои губы не оказываются в нескольких сантиметрах от его.
— Отвали, — приказывает он властным тоном, от которого мой член начинает подрагивать.
— Не в этой жизни.
Он упирается предплечьем в мое горло, едва не сдавливая дыхательные пути, а его глаза светятся опасным гневом и неудержимым вожделением.
— Даже не думай прикасаться ко мне.
— Это ты прикасаешься ко мне. Не можешь оторвать от меня рук, малыш?
—
— Все равно считается за касание. М-м-м… Я соскучился по ощущению твоей кожи на своей.
— Ты сошел с ума.
— По тебе. Всегда.
— Николай…
— Да, малыш?
Он делает длинный выдох, и я вдыхаю его глубоко в легкие. Травяной чай с медом. Конечно, он будет пить чай первым делом, мой прекрасный принц.
— Слушай, ты, чертов придурок, — его голос глубокий и твердый, источающий властность. — Ты не можешь игнорировать меня, притворяться, что меня не существует, потом причинять боль моему брату после того, как я умолял тебя не делать этого, и возвращаться в мою жизнь, как будто ничего не произошло.
— Я не притворяюсь, что ничего не произошло. Я просто говорю, что буду в твоей жизни, несмотря на все, что произошло. И я игнорировал тебя не потому, что хотел этого. Я был не в себе, и, если бы подошел ближе, все бы обернулось ужасно, особенно из-за дерьма с Лэндоном. Я ударил тебя, Брэн.
— Ты не хотел этого.
— Мне все равно это не нравится. Мне ненавистна сама мысль о том, чтобы причинить тебе боль, даже неумышленно. Меня несколько недель преследовал вид крови, вытекающей из твоего носа. Мне так жаль. Я больше никогда не позволю себе такого. Та ночь перед особняком Элиты была достаточным доказательством того, что я не контролировал себя и был способен причинить тебе боль. Кроме того, я никогда не смогу притвориться, что тебя не существует, ублюдок. Ты повсюду, как чертов воздух.
Его хватка немного ослабевает, давая мне больше пространства для дыхания.
— Ты мог бы мне сказать.
— Также, как и ты с большим желанием рассказал мне о порезах?
Между его бровей появляется линия, и он дышит тяжелее, его грудь поднимается и опускается с трудом, но он не может ответить, потому что даже его лицемерная аналогия не имеет смысла.
— А теперь слушай меня, придурок, — я обхватываю рукой его горло. — Ты не можешь прятаться от меня и требовать узнать меня получше. Ты не можешь зарыться на шесть футов под землей и думать, что все еще можешь читать меня, как открытую книгу. Если я открываю себя для тебя и позволяю увидеть те части меня, которые никому другому не доступны, ты должен сделать то же самое. Ты, блять, в долгу передо мной.
Его губы сжались в линию, и я ожидал, что он откажется или выплеснет на меня свой удивительно разрушительный гнев, но он вздохнул.
— Ты действительно собираешься забыть о Лэндоне?
— Я должен был согласитесь на твое предложение относительно Мии. Можешь сказать «я же тебе говорил».
— Нет, Николай. Мне не доставляет удовольствия видеть твои страдания или конфликты, и я знаю, как сильно ты любишь свою сестру. Но это лицемерие — хотеть забрать Лэна у нее и при этом настаивать на том, чтобы у тебя был я. Лэн — мой брат-близнец, и он всегда будет важной частью моей жизни. Ты ни при каких обстоятельствах не можешь заставить меня сделать выбор. Мне нужно, чтобы ты это понял.