Бог Ярости
Шрифт:
— Позволь, я уточню. Ты медитируешь, задерживая дыхание под водой?
— Ага. Хочешь, и тебя научу?
— Ты действительно гребаный психопат.
— А это хорошо? — он трясет головой, разбрызгивая воду по сторонам.
— Нет, не хорошо. И прекрати это. Ты собака?
— Гав, — он хватает меня за щеки мокрыми пальцами. — Дай мне облизать твое лицо.
— Не дам, — я отталкиваю его и встаю, засунув руку за спину, чтобы скрыть, как сильно я дрожу. — Не делай так больше. Это опасно. Ты можешь заснуть
— Мне нравится, когда ты беспокоишься обо мне, малыш.
— Просто вылезай уже, — я направляюсь к двери и бросаю взгляд за спину. — И тебе лучше прибраться здесь.
— Хорошо, мам! — кричит он позади меня.
Я возвращаюсь в спальню и переодеваюсь в сухую футболку и шорты.
В его одежде я чувствую себя так, словно завернут в кокон его рук. Это странно интимно.
Но и странно приятно.
Присев на край кровати, я проверяю, как дела у моего кузена Крейтона. Дядя Эйден забрал его в Лондон после того, как он чуть не погиб. И хотя я ненавижу то, что он потащил за собой Николая и стал главной причиной того, что Николай даже повредил себе горло, Крей оказался на волоске от смерти. Мы действительно думали, что он не выживет.
Но он жив, однако у него плохое настроение, и я беспокоюсь за него.
Он отвечает мне, но односложно. На сегодня этого достаточно.
Я пишу Реми, затем сообщаю ему и Лэну, что останусь на ночь в школьной художественной студии, чтобы закончить проект.
Они отвечают сразу же.
Реми: Дружище, я говорю тебе это с самой искренней любовью, но единственный раз, когда ты должен где-то провести ночь, — когда трахаешься с кем-то. Не будь занудой.
Если бы он только знал правду.
Лэн: Какой проект?
Конечно, он что-то подозревает. Иначе это был бы не Лэн. Но почему-то мне нравится, что он постоянно проверяет меня. Даже если он делает это из чувства самовлюбленности. Будучи его однояйцевым близнецом, я не могу плохо повлиять на его безупречный имидж.
Брэндон: Один из тех, который ты называешь скучным. Извини, я не дотягиваю до твоего уровня.
Лэн: Братишка, я в миллионный раз говорю тебе, что ты дотянешь до моего уровня, если перестанешь себя сдерживать. Раньше ты создавал шедевры без единой мысли, а теперь, когда ты ДУМАЕШЬ, а не ТВОРИШЬ, смотреть на твои работы — чертова мука. Но опять же, никто не слушает Лэна, хотя он всегда прав.
Дверь ударяется о стену, и я поднимаю голову, чтобы увидеть вошедшего Николая, полностью обнаженного и вытирающего волосы полотенцем.
Я кладу телефон на прикроватный столик и
— Ты не мог одеться?
— Одежду переоценивают. Люди должны благодарить меня за то, что я вообще ношу ее перед ними, — он наклоняет голову в сторону. — Кроме того, мы уже видели друг друга голыми, так что, может, это тебе стоит раздеться.
— Нет, спасибо.
Он пожимает плечом.
— Стоило попробовать.
Я достаю из ящика шкафа трусы-боксеры и бросаю ему.
— Хотя бы надень их.
— Хорошо, — он бросает полотенце на кровать и бормочет: — Грубиян.
— Я все слышал и, серьезно, повесь полотенце на сушилку, Николай.
Он закатывает глаза, натягивая трусы-боксеры вверх по мускулистым бедрам и игриво перебирая резинку.
Я вешаю полотенце на сушилку.
— Могу я попросить тебя кое о чем?
— Почему ты должен спрашивать разрешения, чтобы спросить меня о чем-то?
— Это вежливость.
— Забудь о ней, когда ты со мной. Я не спрашиваю разрешения, когда заваливаю тебя вопросами.
— Да что ты, правда?
— Эй! Это был сарказм? Пресловутая пассивная агрессия?
— Не знаю, о чем ты говоришь.
Он хихикает, звук ровный и такой радостный, что я не могу сдержать улыбку, которая подергивает мои губы.
— Спрашивай, малыш.
— Почему ты спишь в странных местах?
— Мне не нравятся кровати, — он садится на нее. — Не то, чтобы я не хотел спать в ней, просто не могу.
— Это из-за какого-то инцидента?
— Хм, — он трясет головой, разбрызгивая капли воды.
— Николай!
— Что?
— Высуши волосы.
— Зачем? Они сами высохнут.
Я ущипнул себя за переносицу и указал на табуретку перед туалетным столиком.
— Садись.
Он вскакивает, опускается на сиденье и ухмыляется мне через зеркало, пока я включаю фен на самую низкую скорость, ставлю средний нагрев, и начинаю сушить его волосы.
— И что? — спрашиваю я, не встречаясь с ним взглядом. — Ты собирался рассказать мне, почему засыпаешь в странных местах.
— О! Прости, я отвлекся на то, как чертовски сексуально ты выглядишь с растрепанными волосами.
— Николай, соберись.
Он вздохнул.
— Я начал спать так в подростковом возрасте. Это было примерно тогда, когда начались мои приступы.
Мои пальцы задумчиво перебирают его волосы.
— Что за приступы?
— Повышенная энергичность. Хаотичные мысли. Неудержимая потребность в большем, большем и, черт возьми, большем. У меня было такое в тот день, когда я дрался с Киллом и избил его до полусмерти, пока ты флиртовал с Эвой.
— Ее зовут Ава, и я с ней не флиртовал, — мои мысли возвращаются к тому дню, когда его глаза были красными, а сам он выглядел взвинченным. Значит, я был прав, решив, что что-то не так. Его взгляд был пустым, и на мгновение мне показалось, что он меня не замечает.