Бог Ярости
Шрифт:
— Доброе утро, малыш.
Блять.
— Доброе утро, — шепчу я, не доверяя ни своему голосу, ни себе в этот момент.
Я пытаюсь встать, но он снова тянет меня вниз.
— Давай еще пообнимаемся.
— Тебе нравится обниматься?
— С тобой — да.
— Это должно заставить меня почувствовать себя особенным?
— Ты знаешь, что так и есть. Тебе не нужно, чтобы я еще больше подкармливал твое эго.
Я улыбаюсь.
— Пойдем. Я приготовлю нам завтрак.
— Десять минут.
—
— Пропустить пробежку — нормально. Это не конец света.
Для меня конец.
— Мне нравится, когда в моей жизни порядок.
— Жаль, что теперь я в ней.
— Значит ли это, что ты признаешь свою хаотичность?
— Никогда ее не отрицал. Мне нравится развращать тебя.
— Скорее, я наставляю тебя на путь истинный.
Он разражается смехом, звук хриплый и насыщенный.
— Удачи, блять, в попытках.
— Я — не я, если не готов к небольшому вызову.
— Ты имеешь в виду к огромному.
Настала моя очередь смеяться, и он притягивает меня ближе, прижимая мою грудь к своей, крепко сжимая руку на моей спине, как будто боится, что я исчезну или что-то в этом роде.
— Николай. Ты должен меня отпустить.
— Пять минут.
— Хорошо, — я провожу пальцами по его татуировкам и останавливаюсь, когда дохожу до пустого места возле левой грудной мышцы. — Есть ли причина, по которой ты оставил это место пустым?
— О, это. Оно прямо над сердцем, поэтому я хочу подождать, пока не придумаю что-то особенное.
— Значит ли это, что ты планируешь полностью покрыться татуировками?
— Да, блять. У меня много пустого места на спине и бедрах. Может, ты нарисуешь мне что-нибудь?
— Ты хочешь этого?
— Почему бы и нет? Ты ведь художник, верно?
— Я пишу пейзажи.
— Уверен, ты сможешь придумать что-нибудь такое же уникальное, как я.
— Твое высокомерие просто поражает.
— Не делай вид, что тебе оно не нравится, — он поглаживает мою шею сзади. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы набить татуировку?
— Нет. Не люблю такое. Я предпочитаю, чтобы моя кожа оставалась чистой и нетронутой.
— Ты такой чопорный и правильный.
— Не все могут носить татуировки. Но тебе они идут.
— Ты только что признался, что тебе нравятся мои татуировки?
— Я не говорил, что они мне нравятся.
— К черту меня. Они тебе нравятся. Ты покраснел, малыш.
— Тебе показалось, — я отталкиваюсь, и на этот раз мне удается выбраться. — Я собираюсь приготовить завтрак.
— О, не стесняйся. Иди сюда, — он разжимает обе руки, ухмыляясь, как идиот, пока я иду в ванную.
Мне
Он просто невозможен.
Поскольку продуктов практически нет, мне удается приготовить яичницу, и я натыкаюсь на наполовину съеденную коробку макарун, выкладывая остатки на тарелку. Он умеет покупать только пирожные, как монстр-сладкоежка.
Я наливаю воду в чайник для утреннего чая, когда тяжелая рука обхватывает меня за талию, а большая грудь прижимается к спине. Николай целует мое горло в том месте, где остался засос, который он оставил прошлой ночью, а затем кладет подбородок мне на плечо.
— Может, вернемся в постель?
— Перестань быть ребенком и отпусти меня. Я не могу ничего сделать, когда ты так на меня наваливаешься.
— В этом-то и смысл.
Я поднимаю тарелку с пирожными, и он ухмыляется, мгновенно отпуская меня, чтобы схватить одно.
— Макаруны!
Его так легко читать, что это радует. Николай может быть известным жестоким и грубым Язычником, но на самом деле он поразительно простой человек, и мне это в нем нравится. Я достаточно сложный для нас обоих.
Прижимаясь к стойке рядом со мной, он одним махом съедает два макаруна. На нем только трусы, его крупные мышцы выставлены на всеобщее обозрение, а волосы плавными волнами спадают на плечи. Честно говоря, я не жалуюсь. Всегда приятно смотреть на него в таком виде и знать, что он мой. Этот чудовищный мужчина принадлежит мне.
— Цветок лотоса?
— Хм? — я щелкаю чайником и достаю два пакетика чая.
Николай никогда раньше не любил чай, но когда я предлагаю ему выпить чашечку со мной, он соглашается без особых препирательств. Медленно, но верно я его переубеждаю.
— Я собираюсь задать тебе серьезный вопрос.
— Какой?
— Ты сказал, что однажды был влюблен. В кого ты был влюблен?
— А? — я смотрю на него так, будто у него выросли две головы.
— В тот день во время игры «Я никогда не». Ты выпил, когда Килл сказал «Я никогда не был влюблен». Кто украл твое сердце? Я хочу знать.
Блять.
Он выглядит таким серьезным и раненным, что мне хочется его поцеловать.
И я целую. Мои губы прижимаются к его губам, и я смахиваю крошки отвратительно сладких макарун с его губ.
— Я солгал. Я никогда не был влюблен.
Его улыбка ослепляет, он облизывает свои губы, словно прогоняя след моих, а потом хмурится.
— Почему ты солгал?
— Ты странно на меня смотрел.
— Как странно?
— Как будто хотел сожрать меня на месте.
— Я всегда хотел сожрать тебя, малыш.