Богатырь сентября
Шрифт:
Гвидон погонял коня, пытаясь приблизиться к волоту на длину меча раньше, чем тот выломает и швырнет в него скалу. Первый камень он встретил мечом; ни один простой клинок не пережил бы такой встречи, но от удара Акритовым мечом камень разлетелся в осколки. Но сам Гвидон оставался уязвим, как простой человек; попади в него тот обломок скалы, мокрое место останется.
И вдруг прямо на шею коню откуда-то внизу вскочило нечто маленькое, рыжее. Гвидон изумленно вскрикнул: за гриву всеми лапами цеплялась белка, а в зубах у нее была зажата золотая
– См… Смарагда! – охнул Гвидон. – Это ты! Ты нас нашла!
«Нечего рассусоливать, давай стреляй!» – ясно разобрал он в ответном цоконье.
Тарх уже поднимал обломок скалы, натужив свои исполинские мышцы. Гвидон схватился за лук, висящий у седла, а белка спрыгнула с шеи коня и пропала.
Тарх вскинул обломок скалы над головой; Гвидон нацелил лук. Золотой наконечник смотрел прямо в грудь волоту. Мельком вспомнился поединок в Волотовы горах, те обманные стрелы…
Волот метнул скалу, в тот же миг солнечная стрела сорвалась с тетивы. На полпути они встретились; раздался грохот, скала разлетелась множеством осколков. Град камней осыпал Гвидона; конь дернулся, споткнулся, всадник вылетел и прокатился по песку. Тут же встал, в азарте не замечая боли ушибов, и спешно схватил лук.
Шагнув назад, волот оглянулся, примериваясь к другой скале. Иного противника он просто затоптал бы, но у Гвидона оставался в руке Акритов меч, и Тарху хватало ума не подходить близко.
Вдруг Гвидон увидел неподалеку Кикниду. В куцем платье из перьев, с вьющимися длинными косами, она казалось совсем другим существом: незнакомым, чуждым, жутким. Вся истинная ее суть, до того прикрытая белыми одеждами и сладкими речами, выступила на поверхность. Она была разгневана и испугана, глаза ее горели, протянутые руки плели из ветра чары.
– Кикнида! – закричал Гвидон. – Уходи отсюда! Я тебе смерти не желаю, только уходи! И город мой верни!
– Не отдам! – яростно, непримиримо отвечала она. – Это мой город! Тебе эта рыжая дура еще камушков нагрызет!
– Отдай, говорю! Мой город… это я сам! Я тебе его не уступлю!
– Это я не уступлю! Я только ради него к тебе и вышла! Отдать – кем я буду?
Что-то вдруг вцепилось сзади в одежду Гвидона; он резко развернулся, и на плечо ему вскочила тяжело дышащая белка с еще одной золотой стрелой в зубах.
– Ох ты милая! – обрадовался он. – Ты не одну принесла!
Накладывая стрелу на тетиву, он взглянул на Тарха. Тот все качал скалу, та трещала, но не отламывалась. Гвидон поднял лук.
– Не смей! – взвизгнула Кикнида.
Не слушая, Гвидон прицелился. По такой огромной цели промахнуться было сложно. На него вдруг пала лебедь – пыталась ударить его крыльями по голове, чтобы помешать выстрелить. Но всего на полвздоха раньше Гвидон спустил стрелу – и она пронзила лебедь.
Раздался истошный крик. Птица упала наземь; в крыле торчала стрела, белые перья усеяли песок вокруг.
Гвидон охнул и отшатнулся. Стрелять в Кикниду он не хотел. Она слабо пошевелилась, и он заколебался, не попытаться ли ей помочь… Но тут раздался яростный рев волота –
Тарх сделал широкий шаг; тень его упала на Гвидона. Безотчетно Гвидон отшатнулся на несколько шагов и тут же понял свою ошибку – Акритов меч остался лежать на том месте, где он стрелял, ему ведь были нужны две руки свободными. Тарх протянул каменные руки, поднял с песка неподвижную лебедь. Попытался вынуть стрелу, но с яростным шипением одернул руку – сила солнца обожгла камень.
Кто-то яростно задергал Гвидона за край плаща. Он обернулся: позади него стояла на задних лапах белка. Одной передней лапой она дергала его за плащ, в другой держала третью золотую стрелу. Зверюшка тяжело дышала, ее шатало, и вид она имела такой, будто упадет, если выпустит плащ.
Сердитое цоканье пробудило Гвидона от оцепенения. Он взял стрелу, наложил… и пустил в широкую каменную грудь.
Стрела почертила по воздуху золотой след и ударила. Раздался звон, раскатился по всему берегу, и разом улеглись волны.
Волот застыл на самой границе воды и земли. Гвидон попятился, ожидая, что тот сейчас обрушится лавиной обломков, но нет. Волот, чуть согнувшись, замер в неподвижности – навсегда, обратился в высокую бурую скалу. Жизнь покинула исполинское тело, красный пламень в глазах погас, да и само лицо обернулось выступами и трещинами на верхней части склона.
И пока Гвидон в оцепенении смотрел на скалу, вновь раздался жалобный крик, и на макушке скалы показалась лебедь. Она волочила одно крыло, а второе простирала к морю, прося пощады.
Вдруг осознав, что остался без сил, Гвидон мешком осел на песок. Оглянулся: рядом с ним лежала белка, разбросав в стороны все четыре лапы, и на мордочке ее отражалось полное изнеможение.
Гвидон глянул на море. Понтарх исчез, только его сыновья и дочери еще качались на волнах, наблюдая, чем дело кончится. Но вот они помахали ему и нырнули – мелькнули голубые, изумрудные, серебристые хвосты с широким плавником и пропали в подобревших волнах.
Остался из них только один – Стримон. Высоко подпрыгнув над волнами, он указал Гвидону на горизонт.
Где-то там, далеко-далеко, над ясным солнечным морем вставало высокое золотистое зарево. Ничего другого нельзя было рассмотреть, но Гвидон сразу понял, что это такое.
Лебедин-град вернулся в белый свет.
Глава 31
Возвратившись в Деметрий-град, Гвидон повалился на постель и заснул, едва сняв доспехи. Сапоги с него стягивали уже со спящего. Рядом с ним, свернувшись клубочком, спала рыжая белка. Жители Деметрия-града бегали на берег – смотреть Волотову скалу, которой еще вчера там не было. При появлении людей с вершины скалы поднималась белая лебедь и начинала кружить, но не улетала ни к берегу, ни к морю. В крике ее слышалась горькая жалоба, но даже при виде Салтана и Елены она больше не обернулась девой. Сможет ли? Или удар солнечной стрелы навек лишил ее способности принимать человеческий облик? А стрела, как говорили, осталась лежать на вершине скалы, но только само Солнце теперь и сможет забрать ее оттуда.