Богдан Хмельницкий
Шрифт:
нули не давали никому выглянуть из землянок; всеобщее уныние распространилось в
польском лагере.
«Больше ничего не остается, как уйти в замок и там защищаться», говорили поляки.
«Так! так!—говорил Иеремия:—этого только и хочется неприятелю, чтоб мы
уступили ему поле, а сами залезли в город и замок. Тогда он нас и повыберет оттуда,
как грибы из лукошка. Подлец тот, кто пойдет! Я останусь здесь» 2).
Тогда-то, по совету его, поляки отправили больных
теснейшие окопы и заперлись в них.
В самом несчастном положении войска, когда голод свирепствовал в высшей
степени, князь не терял духа и заохочивал к бою.
«Еще немного, еще немного! — говорил он: — и мы получим помощь. Король
недалеко! Вот-вот он к нам явится!»
Не раз он ходил с отрядом добывать языка и однажды привел в обоз несколько
пленников, из которых один сказал:
«Король уже недалеко, близ Топорова; татары узнали об этом наверное;
Хмельницкий испугался и хочет бежать; уже он отправил возы за Горынь».
Это развеселило поляков.
«Вот и наш час приходит,—говорил Иеремия,—и мы в свою очередь помстимся над
врагами!»
Чем сильнее козаки напирали на поляков, чем лсарче палили из пушек, тем бодрее
казался Вишневецкий.
«Радуйтесь! радуйтесь! — говорил он: — вот-вот король подходит; оттого-то
неприятель нам и не дает покоя!» 3).
Хмельницкий через беглецов, продолжавших переходить к нему, узнал что такое
мнение распространилось между неприятелем, и 'задумал им воспользоваться для
своих выгод. Он приказал одну часть возов с припасами побросать на месте, а на
другие возы наложить хворосту и ехать по дороге к Старому Збаражу. Хлопы, сидя на
возах, кричали:
«Эй, рушай! рушай! не блиясься до лядських окопив! Уже бачу, ляхив пе будем
добуваты, король их з вийськом иде» и).
Это сделано было в том предположении, что иных можно будет выманить из обоза
оставленными съестными припасами, а другие вздумают ударить с тыла на едущих. Но
поляки не трогались с места и недоверчиво посматривали на козацкие маневры. Тогда
Хмельницкий употребил свое приготовление на другое дело: рано утром поляки
увидели, что козацкие окопы повысились от наброшенного на них хвороста; сверху
стояли огромные лестницы; взобравшись на них, козаки длинными котвыцями (так
назывались крюки, на подобие якорей) удили, так сказать, осажденных и таскали за
окопы. Въ
Ч Раш. о wojn. kozac. za Chmieln., 47.
2)
Wojna dom., 71.—Pam. о wojn., kozac. za Chmieln., 48.
3)
Pam о wojn. kozac. za Chmieln., 49.
*)
294
то врямя обоз уже был зарыт до того, что не оставалось и узкого прохода для
вылазки; словом, «неприятель, говорит очевидец, мог пас всех посчитать и перебить
как куръ» *).
В таком ужасном положении прошел день, прошел и другой; некому было ободрять
унывающих. Уже все сильно роптали на Вишневецкого за то, что он довел войско до
такого положения своими выходками и ложными уверениями скорого королевского
прихода. Иеремия последний раз придумал средство спасти, хоть на несколько дней,
обоз от неминуемой сдачи. Он находился в своей палатке с полководцами; до ушей его
долетали насмешки торжествующих Козаков, вместе с стонами умирающих от голода
соотечественников; полководцы видели последняя своя 2), рассуждали и ничего не
могли выдумать утешительного; вдруг со стороны неприятельского обоза прилетала
стрела и упала к ногам Иеремии; к стреле привязана была записочка. Вишневецкий,
вместе с прочими, показал вид изумления, поднял стрелу и прочитал следующее в
записочке:
«Я, природный поляк, прошлый год, по причине обид от одного господина,
принужден был идти в службу Хмельницкого; но желаю добра своим
соотечественникам, а потому извещаю вас, братья-поляки, что король ваш за пять миль
отсюда с большим войском. Хмельницкий с татарами знает об этом и боится, и если
сильно на вас нападает, то потому, чтоб вас скорее взять, пока еще не прибыл король.
Надейтесь и выдерживайте осаду: Бог и король избавят вас!»
Это была хитрость князя. Он приказал одному из приближенных пустить эту стрелу
в то время, когда он будет сидеть с полководцами. Войско, узнав о письме, стало
увереннее, и хотя козаки сильно палили в обоз, а голод делался нестерпимее с каждым
часом, зато каждый шум в неприятельском лагере наполнял сердца поляков ожиданием
3).
Таковы заслуги Иеремии, которому отдают честь не только польские, но и русские
летописцы.
Еще до прибытия Козаков польские предводители писали к канцлеру, просили
помощи и представляли невозможность удержаться против сильного и
многочисленного неприятеля ') Во время осады они несколько раз посылали письма, но
козаки их перехватывали 5), как это сделалось с письмом Вишневецкого. Осажденные
из показаний пленников были уверены, что король идет к ним на помощь; но король