Богдан Хмельницкий
Шрифт:
местечко. Это было в третьем часу пополуночи. Когда поляки вошли в местечко, вдруг
залаяли и завыли собаки; пробудившиеся жители стали прислушиваться и явственно
различали стук конских копыт и звук удил.
Ударили в набат. Пьяные козаки схватились за оружие. Предводитель сидел за
ужином «с любезною кумою», по выражению песни.
«Гей, утикаймо, Нечаю,—кричали козаки,—ляхи в мисти».
Бегство тогда еще им было возможно; но разгоряченный вином полковник,
из-за стола, закричал:
«Утикати! Щоб-то козак Нечай утикав! Як можно славу свою козацькую пид ноги
топтаты? Давай швидче коня, джуро! Вирижим всих ляхив, таки всих до одного!»
*) Bell, scytli. cos., 122.—Истор. о преа. бр.
2)
Annal. Polon. Clim., I, 223.
383
Он вскочил на своего буланого, которого не успели даже оседлать, и выехал на
улицу, где козакн уже резались с жолнерами в темноте.
«О, та до-сына вражих сынив!—кричал Нечай:—А ну лишь, хлопцн, бийио их, як
курей!»
Он полетел вперед на врагов, собственноручно выбил из рук хорунжого знамя,
повалил его на землю; козаки, которым было тогда море по колено, принялись «сикти
на капусту ляхивъ», как выражается песня, а между тем жители палнлн на врагов с
крыш, из окон, с заборов. Жолнеры попятились назад и пришли в беспорядок; вся
улица уложена была трупами: журчали ручьи крови. Поляки бежали, козаки
преследовали их за городскую браму, как вдруг позади них в городе сверкнуло пламя и
раздались выстрелы.
Это был многочисленный польский отряд из разогнанных подольских шляхтичей,
под начальством Коссаковского; в то время, когда козаки и жители местечка
расправлялись с жолнерами, они ворвались в местечко со всех сторон и зажгли его в
нескольких местах. Козаисп воротились в город, спотыкаясь на груды трупов, а
вытиснутое войско снова пришло в порядок и обратилось на них в тыл. В местечке
сделалось страшное смятение. Среди пылавших строений козаки резались отчаянно,
отбиваясь от врагов, наступивших на них отовсюду; наконец стали уходить в замок.
Брат Нечая, Матвей, пал в глазах его; полковник, исстреленный, изрубленный, еще
отмахивался саблею; поляки силились взять его живьем и не взяли; только полковничья
булава его да породистый конь достались Пясочиискому; сам Нечай, умиравший, был
отнесен в замок и скончался, заповедав козакам передать последний поклон
осиротевшей матери.
Начальство над козацким отрядом после .Нечая приняли сотники: Гавратынский,
приставший к козацкой стороне шляхтич, Кривенко красносельский, Степко и другие.
Три дня они мужественно защищались: враги напрасно предлагали
четвертые сутки, не видя ни откуда спасения, козаки ночью вырвались из замка, но
утром поляки догнали их на озере, покрытом тогда льдом. Почти все старшины
Брацлавского полка погибли в сече; только сотники Гавратынский, Тышко и полковой
писарь Жадкевич были схвачены; первый был расстрелян.
Заняв замок, поляки вошли в церковь и нашли в ней мертвое тело Нечая; попы в
черных ризах отпевали козацкого рыцаря. Народная песня говорит, что русские
предлагали полякам окуп за тело Нечая, дабы похоронить его с честыо; но «враэиси
ляхи» (выражается украинская песня) не взяли ни серебра, ни золота, искрошили
рыцаря на мелкие части и пустили ихъ’ по воде; только голова Нечая спаслась от
посрамления: русские как-то унесли ее, предали погребению где-то в церкви
великомученицы Варвары, и произнесли над нею заветное прощание: «Прощай, козаче!
Зажив еси великои славы!»
Местечко сгорело; враги истребили без разбора жителей; их имущество, какое
спаслось от огня, досталось победителям 1).
’) Annal. Polon. Clim., I, 223—225.—Woyna dom. Ч. 2, 11.—Histor. bellicosae, polon.,
127—128.—Histor. delle guer. civ., 237—242,—Народные песни. — Jak. Michalowsk.
Xiega Pamietn., 606, 621,—Дневн. Освец. Еиевск. Стар. 1882 г. Февр., 372.
384
Эхо поражение показалось для русских дурным предзнаменованием. Козаки,
подобно татарам и полякам, верили, что первый успех или неуспех служит
предзнаменованием счастливого или несчастного окончания войны. Убийственное
предчувствие распространилось в народе с вестью о погибели брацлавского
полковника. Говорилп, что в Киеве перед тем появилась кровь на главных воротах 1).
Кисель, находясь тогда в своей Гуще, все еще надеялся, авось либо можно
дипломатическим искусством остановить кровопролитие, и был поражен известием о
судьбе Нечая. Он обратился к митрополиту, убеждал его употребить пастырские
увещания над Хмельницким, писал к Калиновскому, просил его приостановить
дальнейшие военные действия, снестись и объясниться с козацкии гетманом. По этому
совету Калиновский писал к Хмельницкому, что разбитие Нечая не должно считаться
началом войны, что Нечай—своевольный бунтовщик, начал войну без позволения
своего гетмана; Калиновский припоминал, что Нечай еще прежде был непослушен
Хмельницкому и поднимал хлопов против панов. У Калиновского в этом случае не