Богдан Хмельницкий
Шрифт:
495
«Гетман губит войско,—кричали они,—через него мы все должны погибать! Зачем
он завел нас сюда? Зачем не послушался умных людей, которые советовали ему
отступить? Зачем он не узнал настоящим образом о силах неприятеля? Разве для
генерала существует слово: «не ожидалъ»?
Ропот и неудовольствие скоро перешли в явное возмущение.
«Безумец! самосброд!—кричала толпа:—его не научил татарский плен! Ему опять
хочется в Крым. Так пусть же идет
«Отдать его, отдать!—кричали голоса:—этим мы спасем себя! Зачем пропадать
всем чрез одного глупца?»
«Нет, не татарам,—кричали другие,—отдадим его Хмельницкому: он за это
пощадит все войско и еще наградит насъ».
Эти ужасные слова пересказали Калиновскому. Он прибегает к мятежникам с
обыкновенною своею запальчивостью:
«Изменники! трусы!—кричал он: -съума сошли вы от малодушие! Куда вы
убежите? В реку топиться, что ли? Вперед! Я приказываю! Вперед из обоза!»
Жолнеры отвечали ругательствами. «Кровь Калиновского, пощаженная татарами,
чуть-было не пролилась от польских мечей»,—говорит современник. Предводитель
переменил тон.
«Братья! соотечественники любезные! сослуживцы мои!—говорил он: —
опомнитесь! Что за безумие ослепило вас? Прежде сражения вы хотите погубить меня,
вождя вашего и товарища. Но знайте, братья, я готов принесть в жертву мои седины,
если только кровь моя искупит ваше малодушие. Я пред вами: убивайте меня; пусть я
паду, но вы победите!»
Эта германиковская выходка не обратила к раскаянию воинов; они всетаки сыпали
проклятие на своего командира, готовились бежать и отдаться врагам. Калиновский
оставил их и побежал к Пржиемскому советоваться.
Но чрез несколько времени, на рассвете, прибегает к нему сын его Самуил.
«Они бегут!»—извещает он.
«Нет, они не побегут!—закричал бешеный гетман.—Пушки вперед! Пехота вперед!
Палите по ним! Бейте трусов. Я их переделаю в храбрых! Лишить их всякой надежды
уйти, так они у меня перестанут подличать и поневоле пойдут на неприятеля, когда
смерть у них будет и спереди и сзади».
Артиллерия обратилась на беглецов; пехота побежала скорым маршем. Грянул залп,
туча картечей и пуль повалила ряды поляков. Одни стоят, как мертвые, не в силах
произнести слова, другие бегут без памяти, третьи, в бешенстве, отвечают пулями и
бросаются на немцев. Калиновский приказывает повторить залп; начинается
междоусобное сражение... но вдруг в обозе пожар... слуги, вероятно русские, может
быть и поляки, желавшие прислужиться козакам, зажгли сено в нескольких местах; в
минуту загорелись шатры
козаки, которым дано было знать о смятении.
Несколько минут козаки стояли как вкопанные, пораженные неожиданным
зрелищем. «Не хитрость ли это?»—говорили они сначала, но скоро по-
496
няли в чем дело. Золотаренко, большой неприятель поляков, по выражению
польского летописца, увидя пожар и междоусобие, закричал:
«Эй, братци, ДЫБИТЬСЯ, що ляхи роблють! Не мордуйтесь же, дурно сичучн ляхив:
голими руками их заберем, в ихний огонь их заженем: сами подохнуть. Оттепер-то,
братци, помстимося за кривду нашу берестецьку, спалим, згубим наших воротив!»
Козаки стремительно бросились на врагов с разных сторон.
Конница, не пришедшая еще в память от многих пуль и картечей, растерянная
внезапным и свирепым натиском Козаков, бросилась вразсыпную. Но отовсюду
поражали их враги, и густые, толпы поляков, словно робкое стадо, по выражению
современника, летели в Буг. Несколько тысяч утонуло в одно мгновение. Испуганные
участью товарищей, другие бросились в обоз, но козаки погнались за ними и вогнали в
огонь. Другие бежали в поле, в лес, в болото; козаки гонялись за ними, перерезывали
дорогу, заходили с боков, стреляли, рубили, кололи со всех сторон. Храбрейшие, видя,
что смерть неизбежна, столпились около гетмана и, в отчаянии, решились дать отпор
неприятелю, но всеобщее смятение лишило их возможности придти в порядок; дым
горящего лагеря закрывал им глаза.
«Я не хочу более жить!—кричал Калиновский:—мне стыдно смотреть на это
восходящее солнце!»
Он бросился в толпу неприятеля, искал смерти, получил несколько ран, загнанный
между деревьев: там татарская стрела нанесла ему окончательный удар.
Враги отрубили мертвому гетману голову и доставили Нуреддину. Султан приказал
нести ее пред собою и торжественно показывал козакам. Подле него ехал Золотаренко.
«Сдохла собака,—кричал он,—теперь уже не вкусыть».
«Не доплатил нам окупу,—говорил Нуреддин,—обещал прислать в Крым и не
сдержал слова».
«Данте его голову нам,—сказал Золотаренко,—мы ии пошлемо до нашего батька
Хмельницкаго».
И козаки отнесли эту голову в подарок своему гетману в доказательство своей
победы.
Немецкая пехота, состоявшая из восьми полков, стала в углу, образуемом рекою
Бугом, и решилась не погибнуть без отпора. Начальство принял Марко Собеский, брат
Яна; мужественно отбили они нападавших Козаков.