Боги Гринвича
Шрифт:
В 20.20 он уселся за руль и вставил ключ в замок зажигания, вечное «приключение из области точной физики». Поймал правильный угол с третьей попытки. Старый драндулет завелся. Точнее, соизволил завестись. Машина вела себя как подросток, который делает Кьюсаку одолжение.
Джимми добрался до дома в 22.45. В квартире было темно. Свет на кухне выключен. Дома пахло свежими цветами – желанная передышка после дороги. Последний час с лишним он слушал блюз. Это хорошо. И дышал выхлопами машин. Это уже так себе. Обычно дорога до дома занимала сорок пять минут. Но
Когда он позвонил из машины, Эми сказала:
– Просто приезжай домой.
Наконец Джимми, окруженный тенями и чувством вины, добрался до столовой. Он включил свет и обнаружил на обеденном столе блюдо с картофельным пюре, рубленой телятиной с грибами и зеленой фасолью, прикрытое пластиковой крышкой. Достаточно, чтобы подорвать микроволновку. Рядом стоял неприкрытый бокал с красным вином; оно слишком выдохлось, чтобы пытаться успокоить им нервы. И еще там лежал конверт с крупной надписью «Джеймс».
Кьюсак не знал, чего ожидать. Эми уже выслушала его сбивчивые оправдания: выпивка, босс, «бимер» в пробке. Он с любопытством и страхом разорвал конверт.
Записка гласила: «Джеймс, больше не могу сидеть. ЦО, Эми».
Сухие слова. Кьюсак никогда не понимал женских штучек с «ЦО». Но сейчас только эти слова, «целую и обнимаю», давали надежду, что он не навлек на себя немилость жены.
Кьюсак плюхнулся в кожаное кресло перед телевизором. В одиночестве. Он выпил вино и съел ужин. Он даже не потрудился согреть блюдо в микроволновке. Паршивый конец паршивого дня. Сейчас даже «Буря и натиск» [37] новостей минувшей ночи казались ерундой.
37
«Буря и натиск» (нем. Sturm und Drang) – период в истории немецкой литературы (1767–1785), связанный с отказом от культа разума, свойственного классицизму, в пользу предельной эмоциональности.
Глава 28
К концу августа финансовая стратегия Виктора начала обещать столики у бассейна со стаканами текилы с лаймом, флакончик солнцезащитного крема и сброшенный бикини. «ЛиУэлл» покупала все больше акций «Бентвинга» и возместила пятьдесят миллионов своих потерь. Сотрудники преисполнились оптимизма; все, кроме Кьюсака, который наблюдал, как обещания осушают его банковский счет. Пару дней назад он подписал чек на 8990 долларов за обучение двух детей Джуда. Еще 12 330 долларов за троих детей Джека. Солдаты не могли позволить себе дать детям частное образование. Вдобавок мама Кьюсака на все лады ругала государственные школы. Она всегда настаивала на католическом образовании для внуков.
Хотя он откладывал деньги с каждой зарплаты, без премии Джимми никогда не вытянет 148 542 доллара процентов в феврале – десять месяцев по пять семьдесят пять. Ситуация напоминала о парне в черном капюшоне, который держит в руке веревку и ждет команды «тяни».
С
Грэм Даркин, предприниматель с миллиардом живых денег, мог принести «ЛиУэлл Кэпитал» колоссальные комиссионные. Приведя Даркина в качестве клиента, Кьюсак мог изменить баланс сил между сотрудником и боссом. И пусть Лизер так и не расскажет, как хеджирует. Когда дело дойдет до ипотеки Джимми, ему придется уступить позиции.
Кьюсак сел на скоростной поезд «Амтрак 2150» до Провиденса. Он прошел несколько вагонов, пока не обнаружил салон первого класса. Закинув сумку на багажную полку, занял свободное место у окна и достал материалы презентации.
В поезде на 8.03, который шел с Южного вокзала в Бостон, было не продохнуть от топ-менеджеров. По привычке Кьюсак осмотрел вагон. Несколько «костюмов» колотили по лэптопам, прерываясь, чтобы потрепаться о «Янкиз» и их бейсбольных успехах. Другие увлеченно тыкали в свои «Блэкберри». На нескольких виднелись беспроводные гарнитуры, напоминавшие электронных клещей, присосавшихся к уху. Салон первого класса «Амтрака» отлично подходил для подготовки к встрече с Даркином – много места и мало отвлекающих факторов.
Кьюсак взял кофе, прихваченный из вагона-ресторана, и открыл презентацию. Он просмотрел бумаги уже тысячу раз. Он проверил и перепроверил каждое слово и предложение, желая убедиться – материалы содержат понятный и последовательный рассказ о «ЛиУэлл». Кьюсак подозревал, что Грэм Даркин не слишком разбирается в алхимии хедж-фондов: понижении, повышении, корреляциях, рычагах и неустанном стремлении к «альфа», как на жаргоне богов назывались показатели эффективности вроде Доу.
«Откуда ему знать, чем мы занимаемся?»
Даркин никогда не работал в финансах. Он никогда не проводил ценные бумаги через фондовую биржу, не переживал ритуальные унижения священных церемоний Уолл-стрит. Даркин продал свой бизнес с медицинским оборудованием компании «Джонсон и Джонсон». Никто не обрезал ножницами его галстук в честь первой сделки – достижения «зрелости».
Поезд мчался к Провиденсу, а Кьюсак продолжал просматривать презентацию. Он играл в «а что, если», пытаясь предугадать возможные вопросы и заготовить ответ на любой из них. Именно в этот момент Джимми заметил конверт, который выглянул из пачки бумаг.
Иногда Эми прятала любовные послания в его багаже. Всякие задорные фразочки, вроде «Блуто, я без ума от тебя». Но письмо адресовано не «Джеймсу», а «Джимми Кьюсаку». И печатные буквы вместо знакомого почерка Эми.
Кьюсак достал аккуратно сложенное в три раза письмо. Тот же стиль, что и надпись на конверте. В письме не было обращения. Никаких «Дорогой Джимми». Не было даты. Кьюсак посмотрел в низ страницы.
Там стояла подпись – «Дэрил Ламоника».
Олавюр томился за своим столом.