Боги и влюбленные
Шрифт:
— И что, по-твоему, с нами произойдет?
— Наверное, утесы. Это быстрая смерть, к тому же зрелищная.
— Я не собираюсь так умирать.
Витурий рассмеялся.
— У тебя нет выбора.
— Вначале я попробую сбежать.
— Другие уже пытались. Разумеется, они ничего в этом не понимали. Они не сообразили, как это правильно сделать. Не знали этот остров так, как знаю его я.
— А ты знаешь?
— Я ведь жил рядом, помнишь? В Кампании. Прежде, чем Тиберий поселился на Капри, мы с моими друзьями устраивали здесь пикники. Со мной приплывала одна девочка, которая мне нравилась,
В восторге я сел на постели рядом с Витурием.
— Ты знаешь пути с острова?
— Я знаю путь.
— Покажи мне его, Витурий, пожалуйста.
— Я собираюсь приберечь его для себя.
— Возьми меня с собой. Когда ты пойдешь? Скоро?
Витурий нахмурился и закусил губу.
— Это очень опасно. Я не должен об этом говорить. Не знаю, сможем ли мы сбежать вдвоем. Пропажу одного быстро не обнаружат. Двоих обнаружат сразу, особенно если один из них — ты, фаворит Цезаря.
— Ты не можешь уйти, оставив меня здесь, чтобы потом меня сбросили с утеса!
— Будь ситуация обратной, ты бы думал сначала о себе, разве не так?
Это был прямой и честный вопрос. Вопрос того типа, который задавал Корнелий в те солнечные, счастливые школьные дни. Соврать было легко, но Витурий был умен и не поверил бы лжи.
— Естественно, — ответил я. — Человек всегда думает в первую очередь о себе. Я человек, значит…
— Я подумаю, — сказал Витурий. — Я бы не хотел, чтобы тебя сбросили со скалы, но еще больше не хотел бы полететь с нее сам. У нас есть время. Погода должна быть подходящей, а сейчас на небесах ни намека на возможность воплотить мой план.
— Понятно, — угнетенно ответил я. — И еще, хочу, чтобы ты знал — твоя тайна останется со мной.
Он засмеялся и погладил меня по голове.
— Я знаю. Ты преданный друг. Ты очень хороший человек, Ликиск.
— И ты тоже, — проговорил я как можно искреннее, а не просто чтобы польстить замечательному мальчику, который к тому же знал отсюда путь.
Когда Витурий обнял меня и притянул к себе, я позволил ему себя поцеловать, а когда он снял с меня одежду и опустился на колени — прекрасный юноша, поклоняющийся Приапу, — постарался быть с ним нежен. Прошло много дней с тех пор, как я предавался плотской страсти с удовольствием — особенно без свидетелей, — и теперь собирался получить от этого все, что возможно.
Было далеко заполночь, когда Витурий осторожно выбрался из моего дома и отправился к себе.
Утром юные обитатели Капри обычно нежились под солнцем, играли неподалеку от своих домов или просто прогуливались, не подходя, однако, к ступеням, ведущим к берегу у подножья уступов. Преторианцы были настолько уверены, что с Капри не сбежишь, что не очень внимательно относились к своим обязанностям. В основном их работа заключалась в том, чтобы не пускать людей на остров.
Витурий объяснил:
— Вскоре после того, как Цезарь сюда прибыл, он прогуливался по краю обрыва, восхищаясь видами, и вдруг увидел перед собой местного рыбака, приплывшего на маленькой лодке. Рыбак забрался по ступеням, чтобы подарить Тиберию свой великолепный улов — огромную кефаль.
Судя по поведению юных жителей Капри, либо они слишком боялись сбежать, либо просто не хотели. Многие из них считали жизнь с Цезарем гораздо лучше той, которую им приходилось вести до переселения сюда.
Все они были привлекательными, и я пытался с ними подружиться, однако меня сторонились. Когда я спросил об этом Витурия, тот сказал:
— Они знают, каких трудов Цезарю стоило тебя заполучить, и помнят, что произошло с Нереем и тем солдатом. Тебя боятся.
— Тогда у нас есть мы, Витурий, — ответил я, обнимая его. Я не любил Витурия так, как любил Марка Либера. Я любил его, как любил Ликаса, Палласа и старину Поликарпа.
Дистанция между мной и остальными гостями Тиберия сильно меня тревожила. Еще никто не боялся Ликиска и не бегал от меня лишь потому, что я — это я. Витурий предложил не обращать на это внимания, но я не мог не думать о том, как обстоят дела.
— С их стороны нечестно так ко мне относиться. В конце концов, ты же мой друг, и с тобой ничего плохого не происходит.
Пожав широкими плечами (на которые был наброшен один из моих халатов), он спросил:
— А я-то что могу сделать?
— Скажи им, что меня не надо бояться.
— Я скажу, если это тебя осчастливит.
— Осчастливит.
Почти каждый день я подходил к краю утеса и смотрел в море, на нескончаемую процессию кораблей, что направлялась в порты Италии и обратно. Сперва эти прогулки доставляли мне удовольствие, но, узнав, с какими зловещими целями Тиберий использует известняковые утесы, я стал подходить к краям этих белых бездн с дрожащими руками, представляя жестокие сцены, в которых мальчиков и девочек сбрасывают вниз, навстречу смерти.
Что за изъян был в сердцах римлян, думал я, если они изобрели столь жестокий способ умерщвления? В Риме, в черте города, находилась ужасная Тарпейская скала, ненавистное место казней: по ней проходили многочисленные жертвы, чьи обезображенные тела скапливались внизу, словно камни. И здесь, на этом прекрасном острове, окруженном великолепным царством Нептуна, сверкающие белые каменные стены тоже превратились в инструмент смерти.
Я тщетно высматривал путь вниз, ища секретную тропу Витурия и надеясь, что он сочтет меня достаточно надежным, чтобы взять с собой, решив бежать на свободу.
Эти уединенные прогулки продолжались неделями; мое одиночество нарушали только ночные визиты Витурия, дневные беседы и походы к Цезарю ради удовлетворения его прихотей. Если какие-то обитатели этого борделя и были тронуты словами Витурия обо мне, никто из них не смог преодолеть разделявший нас барьер страха. Все они были очень привлекательными: мальчики — самыми соблазнительными, девушки — самыми симпатичными. Меня к ним тянуло, но они были безумно далеко.