Боги слепнут
Шрифт:
В этот раз диктатора разбудили ночью. Звонили из префектуры вигилов.
– На Августу напали ловцы, – доложил Курций.
Через полчаса префект вигилов явился лично. Вслед за ним прибыл центурион по особым делам Марк Проб. Сейчас для диктатора он был только центурионом, которому поручают вести подобные расследования.
– Где это случилось? – спросил Макций Проб.
– В гараже больницы, – кратко отвечал Курций.
– Репортеры оккупировали всю Эсквилинку, их там больше, чем медиков. Пытаются что-то разнюхать, – сообщил Марк Проб.
– Ну, и разнюхали что-нибудь?
– Ничего.
– Используйте
Марк замялся:
– И да, и нет…
– Что это значит?
– Черную ловушку удалось снять с ноги, но голень опухла, медики опасаются сильной интоксикации.
Диктатор помянул Орка. Какой абсурд, если вдуматься.
– Что она делала в больнице? – Он постарался взять себя в руки.
– Навещала секретаря Тиберия. Приказала одному из гвардейцев зачем-то охранять старика.
– И преторианец оставил Августу?! Надеюсь, с этим ослом разберутся! – Кажется, диктатор нашел, на ком сорвать гнев.
– Он вовремя вспомнил о своих обязанностях. А вот второй охранник исчез. И машина тоже. Парень, обслуживающий гараж, не видел, чтобы пурпурное авто выезжало со стоянки.
– «Триера» исчезла!? Улетела? Или уплыла в Клоаку Максиму [21] ?
– Я говорю, что знаю. Теперь, когда гении нас больше не защищают, когда весь мир мертв, я поверю во все что угодно. Потому что теперь возможно все. – И Марк невольно поежился – ибо почудилось ему в то мгновение, что в спину ему как раз меж лопаток направлен остро отточенный клинок.
21
Клоака Максима – центральный канализационный канал в Древнем Риме.
И гения больше нет за спиной.
– А что это за черная тварь?
– Ее отправили в лабораторию. Не могут установить, что это такое. Явно живая субстанция, но…
– Что «но»?
– Медики разводят руками.
– Что ты предлагаешь? Какие действия? – любящий дед смотрел на единственного внука не слишком ласково.
– Усилить охрану Августы, – предложил Марк.
– А так же императора, – добавил молчавший до той поры Курций.
– Преторианцы? Фрументарии?
– И те, и другие. И в придачу вигилы. И я бы приставил одного или двух надежных гениев к каждому.
Диктатор отрицательно покачал головой:
– Не доверию этим тварям.
– Я тоже. Но они могут то, что не можем мы.
– Я подумаю… – уклончиво отозвался диктатор. – И помните: за Августу и императора отвечаете головой. Вы оба.
– Андабат, – сказал неведомый сосед Гимпа.
Значит, утро. Пленник пробудился за стеной. Гимп открыл глаза. И увидел потолок.
Свет! От яркой вспышки Гимп зажмурился. Гимп лежал неподвижно, боясь разлепить веки. Вдруг свет только почудился? Вдруг… И все же Гимп осмелился. Дрогнули ресницы… Да, свет, несомненно! Свет мгновенно переплавился в боль. Боль пронзила мозг и застряла под черепом. От нее разбежалась по всему телу тонкая зудящая паутина. Гимп вновь распахнул глаза. Но ничего не увидел, кроме слепящей белизны. По щекам потекли слезы.
Вокруг одна белизна. И по ней лишайником расползалась какая-то муть. Зеленое… желтое… голубое… Наконец Гимп различил очертания комнаты. Стол, два ложа, кресла, стулья… Окно. Зрение возвращалось. Теперь он мог рассмотреть даже роспись на стене – яркая, будто только вчера написанная фреска. Гимп медленно обвел взглядом комнату. Столик из черного дерева, ваза муринского стекла… мраморная статуя… Окно. Он подошел к окну. Но за окном ничего не было. Чернота. Не может быть! Ведь сейчас утро. Гимп вновь затрясся. Осторожно приоткрыл решетку и просунул руку в щель. Сначала исчезли пальцы, потом вся кисть целиком. Тьма за окном ее поглотила. Будто Гимп погрузил руку в чернила. Гимп рванулся назад, спешно ощупал кисть. Пальцы были на месте. Он их видел теперь. В комнате. Но за окном рука становилась невидимой.
Гений отошел от окна. Ноги подгибались. Он сел. Что же это такое? Что?
Дверь распахнулась. И за дверью – тьма. Из тьмы в комнату шагнул человек. Шагнул и остановился, глядя прямо перед собой. Гимп вгляделся. Ему казалось, он знает гостя. Знает, но не может узнать.
Гимп постарался принять как можно более независимый вид.
– Неужели не рад меня видеть? – Гость раздвинул губы в улыбке. При этом он смотрел куда-то мимо Гимпа. Неужели тоже слеп? Нет, не тоже. Гимп-то видит.
– Кто ты? – спросил Гимп шепотом.
– Гюн, бывший гений знаменитого гладиатора и бога по совместительству, – отвечал гость. Неужели? Сейчас гость совершенно не походил на Юния Вера. Разве что ростом и атлетическим сложением. Лицо его сделалось бесформенным – нос, рот, лоб едва угадывались в мясной глыбе, что венчала мощную шею. Надо же какая перемена… – Рад тебя видеть, – продолжал Гюн. – Ты наконец вступишь в наши ряды.
– В чьи ряды? – промямлил Гимп. Язык перекатывался по зубам, как кусок недожаренного мяса.
– В ряды исполнителей желаний.
– Вы исполняете желания? Как прежде? – подивился Гимп. И какая-то жалкая надежда, вопреки всякой логике, шевельнулась в его душе. Будто сросшееся в бесформенный ком лицо Гюна не служило красноречивым предостережением само по себе.
– Ну не совсем как прежде. Несколько иначе. Но мы опять служим людям. Разве это не призвание гениев – служить людям? Служить Империи? – Гюн лгал, но Гимп пока не мог понять, в чем ложь.
– И ради высокой службы приходится устраивать ловушки на дорогах, хватать прохожих за ноги? – Гений Империи позволил себе быть ироничным.
– Мы должны собраться вместе. Многим плохо, я хочу им помочь. Ты когда-то предал нас, – Гюн сделал значительную паузу. – Но мы тебя прощаем.
Гимп наконец встал, но ноги тут же подкосились, и он вновь опустился на ложе.
– Скоро ты увидишь, как исполняются желания, – пообещал Гюн.
– Вы исполняете желания без помощи богов? – удивился Гимп. – Но как?
– Гении должны быть вместе, – повторил Гюн. – И ты нам нужен…
– Что я должен делать?
– Ничего. Просто быть с нами.