Боги слепнут
Шрифт:
И Гимп кинулся в пламя.
Гюн попытался его удержать. Но не успел. Гимп скрылся в пылающей базилике.
Огонь…
Обезумев от общения с вымыслом, писатели жгут рукописи, если хотят истребить их безвозвратно. Не рвут, не закапывают в землю – жгут. Только огонь уничтожает без остатка дерево и бумагу. И стирает память. Огонь может стереть любые, самые дорогие имена. Даже имя гения Рима, подлинное имя, может стереть огонь.
Гимп не чувствовал боли. Он летел. Но не вверх, а вниз, провалившись в узкий черный туннель. Он мчался сквозь толщу земли, он стремился… И перед ним открылось огромное поле. Мертвая
Несколько теней было совершенно черных, будто слепленных из густого дыма. Они держались вместе, но вдали от прочих. И если неосторожный чужак приближался к ним, его прогоняли.
Но один призрак бродил в стороне ото всех. В бледном абрисе угадывалась фигура бойца и атлета. Тень повернулась. Гимп узнал белое полупрозрачное лицо.
– Элий… ты здесь? Ты умер?
Тень отшатнулась.
– Вроде того.
– То есть?
– Тело мое еще живет, но сам я здесь. И как прежде на земле – одинок. Никто не приближается ко мне. Никто не желает перемолвиться. Я устал. Уж лучше настоящая смерть.
– Ты не можешь умереть. Желание, выигранное Вером, еще не исполнилось.
– Что из того? Я не могу найти выход отсюда. Ищу непрерывно и не могу найти.
– Твое время еще не наступило. Боги обязаны держать слово.
– Но кто напомнит об этом богам? – Элий усмехнулся. – Гении больше не говорят с богами. Значит, и люди не говорят.
– Но есть один гений, не сосланный на землю. Гений города Рима. Если его призвать…
– Надо произнести его имя.
– Ты знаешь его!
– Но тень не может взывать к богам.
– Я могу.
– Ты умер.
– Нет. Еще нет. Я всего лишь путешествую в мире тьмы. Но я вернусь и призову богов.
– Зачем?
– Чтобы они исполнили то, что обещали.
Элий с сомнением покачал головой:
– Прошло столько времени. Я видел Летицию, она звала меня… Но она не рассказала, как выйти. А ты знаешь?
– Ты видишь здесь?
– Конечно.
– А взрыв ты видел?
– Какой взрыв?
– Тогда вот что. Ты должен ослепнуть здесь, чтобы прозреть там. Пока ты видишь тьму, ты не можешь вернуться. Но боги помогут тебе, я обещаю.
– Погоди! – воскликнул призрак Элия, видя, что Гимп собирается уйти. – Ты знаешь, кто это? – он кивнул на черные призраки, роящиеся вдалеке.
– Знаю, – отозвался Гимп. – Но тебе лучше не знать.
– Кто они? – повторил Элий, но Гимп уже мчался прочь, и вязкие клочья зеленого тумана расступались перед ним.
Гимп очнулся в горящей базилике. Боль пронзила тело. Мышцы обугливались. Кожа на лице полностью обгорела. Но язык еще мог ворочаться во рту. Гимп еще мог говорить. И Гимп выкрикнул имя гения Рима, и вместе с пламенем просьба гения устремилось к небу.
А Гимпу показалось, что он умер.
Малек сидел на крыше своего дома, потягивал вино и вдыхал прохладный воздух. Скоро наступит пробирающий до костей ночной холод, и тогда Малек спустится вниз, в спальню, где на широком ложе его ждет худая,
Его царство – крошечный оазис в Аравии. Крепость в окружении зубчатых стен, пышная зелень пальм, водоем, полный зеленой воды. Водоем, который никогда не пересыхает. На фоне бескрайней пустыни этот дворец казался миражом. И лишь приблизившись, путники с удивлением обнаруживали, что ни крепость, ни пальмы не собираются таять в дрожащем от зноя воздухе.
И вот верблюды входят во двор, и тут же караван окружают крикливая и пестрая толпа, и будто из-под земли возникают вооруженные бойцы. Если караван хорошо охраняют, с него возьмут плату за ночлег, за воду и еду. А если охрана мала, он исчезнет без следа, и пески пустыни схоронят трупы людей.
Опять в мире идет война и льется кровь. Впрочем, в мире всегда где-нибудь идет война и льется кровь. Но сейчас речь идет о большой войне и большой крови, а это означает, что невольничьи рынки будут переполнены, и у Малека будет много работы и много денег.
– Хозяин! – позвал негромкий голос.
Малек обернулся. Худой загорелый до черноты мужчина в одних голубых шароварах склонился перед ним до земли. На лбу его рдело воспаленное красное клеймо. Это означал, что дерзкий раб пытался бежать, но его поймали. Малек подавил невольно поднявшуюся волну гнева. Беглый раб… Малек никогда не прощал беглых рабов. Что может быть отвратительней непокорного раба?
– Ну, чего тебе? – Малек раздумывал, швырнуть в раба туфлею или не стоит – гнев уже прошел.
– Сейчас будут раздавать жрачку. Изволишь наблюдать самолично?
Малек допил вино и поднялся.
– Ладно, иди, скажи, чтобы без меня не начинали.
Раб помчался вниз. Торопился. Хотел выслужиться, надеясь на прощение. А зря – усмехнулся про себя хозяин. Малек неспешно двинулся следом, как и положено богатею и рабовладельцу. Что может быть на свете восхитительнее возможности безнаказанного пнуть в бок здоровяка семи футов росту, и знать, что тот не взбунтуется, не кинется в ответ с кулаками, а безропотно стерпит. И если прикажет хозяин, бухнется в ноги и оближет туфлю. Это почти что чудо. Малек не уставал наслаждаться подобными чудесами.
Малек спустился в нижнее помещение. Здесь двое стражей, один – загорелый здоровяк с широченными плечами и бесформенным толстогубым ртом, второй – смуглый, обритый наголо и вертлявый, уже ждали. На широком ремне каждый охранник носил два ножа и кобуру, из которой грозно высовывалась вороненая рукоять пятнадцатизарядного «брута». Раб, что прежде прибегал наверх, ожидал позади надсмотрщиков – возле кувшинов с водой и корзины с лепешками. Малек кивнул Губастому и отворил маленькую боковую дверцу. Она вела в потайную комнату, откуда была видна большая зала. Прежде в этой зале он пировал с гостями, когда тем случалось добраться до крепости, а в этой комнатке дежурил верный человек. Но у Малека давным-давно не осталось друзей. Одни погибли. Других он продал в рабство. Третьи сделались его рабами. Для пиров с подхалимами и наложницами вполне хватало малого триклиния. Сейчас эта зала служила госпиталем. Сквозь тайное окошечко, скрытое лепными украшениями, в крошечную каморку долетал запах гноя, лекарств и немытого человеческого тела. Со своего места Малек видел почти все помещение. Освещенное масляными светильниками, оно тонуло в лиловом полумраке. Двое пленников ожидали возле двери раздачи пищи. Остальные сидели или лежали на койках.