Боговы дни
Шрифт:
Дом наполнялся рабочим шумом, голосами прибывавших отделочников, таких же «обживавших» хозяйские квартиры «новосёлов». У мужиков, впервые за долгое время случайных заработков получивших крупный заказ, всё это пробуждало давно забытое ощущение постоянной работы. А Андрею, единственному из бригады профессионалу, запах стройки напомнил даже старые добрые времена на домостроительном комбинате. Но это была иллюзия — так в жаркие дни ранней осени кажется, что возвращается лето. На дворе стоял конец девяностых, и вернуть домостроительный комбинат, разваленный в их начале, или расформированный НИИ, в котором когда-то работал Виктор, или распроданный по кускам бывший завод Сергея, вернуть время, когда они каждый день ходили на работу и не думали о завтрашнем дне, было невозможно. Запах сгоревшей солярки от «КамАЗов», подвозивших к дому песок, был
* * *
Виталий Сергеевич, заведующий отделом в одном из коммерческих банков, экономя на посреднике, контролировал работу сам, появлялся на «объекте» почти каждый день. Вместе с ним в сумрачных комнатах с заляпанными шпаклевкой полами появлялся запах дорогого дезодоранта и сигарет «Марлборо». Запах другой жизни, в которой были отделанные «под евро» офисы с длинноногими секретаршами, шикарные машины и коньяк «Хеннеси». Он вторгался в суровую реальность стройки и, казалось, защищал хозяина от её грубых прикосновений, тесня запахи шпаклёвки и краски. Когда же всё-таки эта реальность касалась Виталия Сергеевича, неосторожно прислонявшегося к пыльной стене рукавом новой дубленки, он озабоченно и тщательно обтряхивался.
Он расспрашивал мужиков, как лучше выставить подвесной потолок, чем выравнивать половую стяжку, как укрепить оконные откосы… Наклонив красивую голову с модным ёршиком седеющих волос, выслушивал советы, выяснял варианты, серьёзно кивал, говорил: «Понято», — и уезжал. А когда дня через два возвращался к той же теме, становилось ясно, что он консультировался где-то ещё. Наконец, давал указание делать то, что советовали сами мужики. Это было забавно.
— И прогадать боится, и нам довериться, а деваться некуда, — ворчал Андрей, когда они оставались одни. — Наверное, все стройфирмы обзвонил.
После ухода хозяина запахи красивой жизни таяли, возвращалась потеснённая ими прежняя, пахнущая шпаклевкой реальность. Мужики облегчённо вздыхали, включали погромче старенький, прошедший огни и воды радиоприёмник и шли работать дальше.
— Богу — богово, кесарю — кесарево, а нам надо семьи кормить, — язвил балагур-Виктор…
Но они никуда не могли деться от запаха хозяйского дезодоранта, когда садились с Виталием Сергеевичем в его «тойоту» и ехали по магазинам и оптовым базам закупать гипсокартон, краску или кафельную плитку. Хозяин обстоятельно советовался, что выбрать, где дешевле найти. Он погружался в сверкающий ёлочными огнями мир предновогодней торговли, праздничных скидок, сложных вычислений, и с этим миром уже гармонировал вполне…
* * *
Прошли новогодние праздники, постепенно вырисовывались очертания новой квартиры. Комната за комнатой мужики монтировали подвесные потолки, железнили половую стяжку, закрывали гипсокартоном отопительные стояки. Повернувшее на лето солнце уже играло на белых, аккуратно зашпаклёванных стенах. Виталий Сергеевич расплачивался, как и договаривались, поэтапно, но с непринужденной небрежностью, порой на три-четыре дня позже обещанного срока. Как бы замотавшись с делами и подзабыв о таком пустяке, как расчёт.
Когда спали морозы, на перекурах они начали выходить на открытую лоджию, где в затишке февральскими полднями уже оплавляло на перилах снег солнышко. Курили, смотрели на отходящий от зимнего оцепенения мир. В нём стояли солнечный свет и голубоватая морозная дымка, которую, как вуаль, набрасывала на себя дряхлевшая зима. Виктор рассказывал забавные истории из жизни «доцентов с кандидатами», Андрей вспоминал дээсковские заработки, Сергей — свой бывший сборочный цех…
Под ними в заметённом сугробами дворике ютился ветхий деревянный домик. Старичок дремал под пышной снеговой шапкой, зализанные ветром края её нависали на окна второго этажа. Снег крыши сверкал прямо перед лоджией. На нём лежали голубые тени от полуразрушенной кирпичной трубы и нависавшей над домиком
— Прямо заповедник, — улыбались мужики.
Иногда во дворик выходила сухонькая старушка с лопатой, отгребала от крыльца снежок. Её голова в пуховом платке ныряла вверх-вниз над огромными сияющими, в голубых складках, сугробами, а по веткам клёна, рассыпая трели, прыгали синички и с любопытством поглядывали на неё.
Мужики знали, что домик вместе с клёном, старушкой и кошкой, был обречён. Рано или поздно его должны были снести, как снесли уже половину старого деревянного города, чтобы построить ещё один «новорусский» дом. Старичку сочувствовали: все трое выросли в таких же «деревяшках». У Сергея, до сих пор жившего в деревянном доме, щемило в груди, когда он глядел на этот кусочек старого N-ска, над которым нависло безжалостное краснокирпичное «цунами». В том стремительно исчезающем городе у них остались молодость, прежняя работа, память о близких людях. В новом же, казалось, не было ничего, кроме тяжёлых нелегальных калымов. «Домик окнами в сад, ты приснился мне просто в той стране-стороне, где пошло всё под снос», — вспоминались слова песни братьев Радченко. И Сергей, а за ним и мужики тихонько напевали-наборматывали:
«Всё под снос — дом и сад, и любовь, и печали,
И калитка в саду, и оградка во мгле,
Домик окнами в сад, неужель отзвучали
Эти звуки, что так душу ранили мне?»
* * *
Пришла весна, навесив сосульки на оба дома: высоченный краснокирпичный, гудевший от стука молотков и треска перфораторов, и тихий деревянный, с трудом удерживавший подталую, но ещё огромную снеговую шапку. Тропинка на ней потемнела, разорвалась. Снеговой намёт, по которому мурка без труда взбиралась на пристройку, осел вместе с тропинкой, и, чтобы преодолевать расширявшийся разрыв, с каждым днём кошке приходилось делать все более длинные прыжки. Но она упорно, с тем же независимым видом, продолжала ходить по своему маршруту.
На лоджии становилось всё теплее, мужики подолгу перекуривали, подставляя горевшие от шпаклевочной пыли лица свежему весеннему ветерку. Под его тёплыми порывами шевелил оттаивавшими ветвями старый клён возле старого дома, который с лёгкой руки Сергея так и прозвали — «домик окнами в сад». Хотя никакого сада, кроме этого клёна да черёмухи у сараев, при нём не было. Домик, может, уже в сотый раз в своей жизни просыпался от зимней спячки, вырастал из опадавших сугробов.
— Для монстра нынче первая весна, — стукнув кулаком по бетонной стенке лоджии, сказал на одном из перекуров Виктор. — А для старичка, может, последняя.
— Смотри, накаркаешь, — буркнул Сергей.
— Э-э, тот ворон уже давно каркнул, — махнул рукой Виктор. — И скушал полгорода. Лезет в самый исторический центр, паскуда.
— Домам по сто лет, деревянная резьба, а их под снос, — медленно выдыхая дым, поддакнул Андрей. — А потом орут: «Деревянная архитектура, неповторимый облик города!..»
— Орут, что расселяют людей из ветхого жилья, — добавил Сергей.
— Да, десять лет «перестраивались», жильё не поддерживали — вот и стало ветхим, — усмехнулся Виктор. — Расселяют! Распихивают по малосемейкам у чёрта на рогах! Особенно когда «красный петушок» помогает. Сидишь на узлах на свежем воздухе и соглашаешься на любой вариант.