Боль милосердия

Фриза

— Чтоб сюда не ногой, понял? — схватила за шею. — Отбросы с собой возьмёшь.

Проследив, чтобы все карманы парня были набиты мусором, я отпустила его, открыв ворота. Подросток, спотыкаясь, побежал в ближайший двор, уже на ходу теряя поклажу. Такого неудачника я бы ни одной матери не пожелала.

Проверив дворик на предмет пролившийся крови, я решительно двинула обратно в коморку. К счастью, больше ночных гостей не было. В половину седьмого в садик начал тянуться персонал, через полчаса объявились и родители с детьми. Я застыла у окна в коридоре, разглядывая маленьких городских. Одетые в разноцветные курточки, платьишки и костюмчики, они выглядели очень мило и дорого. Наверное, в ярких расцветках был и какой-то

стратегический ход — выделить своего ребенка из толпы, не потерять, ведь он такой уникальный… такой свой. Следя за тем, как воспитательница уводит первую кучу отпрысков местных семей, я непроизвольно задалась вопросом, сколько из этих маленьких милашек превратятся в заносчивых грубиянов или эгоистов с тяжелыми проблемами. Судя по тому, что поняла я, Дмитрий не был избалован обществом родителей и мало отличался от меня. На что и как сильно тогда влияло родительское воспитание? Я резко выдохнула. Прошли сутки, как мы с юристом не виделись. Слишком мало, чтобы что-то предпринимать, но, наверное, достаточно, чтобы начать волноваться.

— Или бить посуду.

Вернувшись в комнату, я завалилась спать, на этот раз, до вечера. Снился откровенный кошмар из двух частей. В первой я, с большим пузом и в рваной одежде, продавала на рынке трусы. Во второй, оттирала кровь с разбитой губы мальчика-подростка, приговаривая ласковые слова, мне совершенно не свойственные. Зачем пошёл туда? Когда начал пить? А курить? Неужели не слышал как это вредно, как засоряет лёгкие? Но парень был слишком упрям, чтобы вести диалог. Все продолжал бить кулаком по столешнице, не обращая внимания на падающую посуду…

Кульминацией сна стал собачий лай. Свесив полтела с раскладушки, я минут десять приходила в себя. Одиннадцать вечера, темно, персонал покинул территорию. Навестив уборную, я пошлепала в обход, смутно припоминая как опрометчиво и без задней мысли выбросила свой единственный пиджак, который носила с костюмом. В ноябре температура уже опускалась ниже нуля, а я до сих пор бегала в рубашке поверх майки. Наверное, ключевым словом здесь было именно "бегала".

Обогнув домики, я проверила крышу. На территории хозяйничал мрак. Единственный освещаемый объект — детская советская площадка с турниками, одиноко красовалась напротив входа в здание. В Любинском была одна такая, правда позже её разобрали на трубы. Молодежь любила посидеть, внутри решетчатого туннеля, соединяющего два конца комплекса в двух метрах от земли. Особо смелые огибали площадку поверху и даже играли в догонялки, раз в три секунды маша руками, чтобы не потерять равновесие.

Опустившись на колесо рядом с одним из турников, я уставилась в темноту. Пронзительное чувство леденящего металла отвлекало раскачивающееся внутри беспокойство. Боже, что я тут забыла?

Горькие мысли о теплом доме, мягкой кровати и неповоротливой Чаре просачивались в сознание болезненными уколами. Мне следовало дать о себе знать, связаться с юристом, уехать обратно в коттедж, к слову, сделать всё, что угодно, чтобы не рушить то немногое, что нам удалось создать. В фильмах и книгах сцены расставания занимали смехотворно много времени, герои буквально маялись ерундой, когда надо было действовать, но теперь, сидя на грязном колесе в темной глуши, я осознавала, что торможу ни чуть не хуже них. Одна только мысль о потери Дмитрия вызывала непосильные муки.

Опустив голову между колен, я что было сил зажмурилась и начала делать дыхательные упражнения. Жизнь никогда не менялась. За каждый прожитый момент счастья человек должен был платить тягостным мучением. Это была хорошая стратегия, довольствоваться малым и медленно идти к цели. Балансирование на грани заняло бы у меня всю жизнь, но я бы держалась. В случае с Дмитрием соблазн оказался слишком велик: всему виной была моя слабость духа. Будучи чересчур "баунти" Дмитрий не имел никаких проблем

по этой части вопроса. Самоуверенный, гордый, непробиваемый. Если бы мне была свойственна зависть, я бы без труда сказала, что переполнена ей. К сожалению, внутри меня плескалось восхищение и горечь. Жизнь с юристом не ладилась и как бы сильно мне не импонировал его набор внутренних качеств, так продолжаться не могло.

— Плачешь?

Не следовало поднимать голову, чтобы понять, чей это был голос. Юрист вышел из темноты за турниками, пока я смотрела на грязь собственных ботинок. Красивый даже в непривычной для него "гражданской" одежде среднестатистического обывателя.

— Нет, — мотнула головой. — Давно тут стоишь?

Взгляд юриста было сложно описать словами, он горел целым букетом эмоций. Опустив глаза, я заметила торчащий из его кармана мобильный, очень похожий на мой. Даже наши трубки сильно отличались — он пользовался тонким сенсорным самсунгом, в то время как я устаревшей нокией-слайдером времён Любинского.

Из за спины юриста вынырнула чёрная догша. Тут же увидев меня, она быстро приблизилась и ткнулась мордой мне в живот. Видимо, не желая отставать, решил подтянуться и Дмитрий. Я ожидала всего, от удара, крика или связывания рук до тряпки с хлороформом, но смогла лишь хлопать глазами, оказавшись в нескольких сантиметрах от земли.

— Глупая баба! — прошипел.

Как я поняла по прошлому опыту, в определенные моменты Дмитрий совершенно не отдавал себе отчет в том, какую боль причиняет. Сейчас он сдавил мои рёбра так крепко, что я закашлялась.

— Безмозглая колхозница, — подхватил под ягодицы, начав рычать на ухо. — Прелесть что за дурочка…

Тяжело дыша, он развернулся и повёл нас к зданию детского сада, дав обхватить себя руками и ногами. Не сумев отпереть дверь в темноте с первого раза, Дмитрий прижал меня к стене рядом:

— Идиотка… — опалил шею жаром. — Отчаянная доярка.

Я потянула его назад за волосы:

— Упертый эгоцентрик!

Дмитрий издал низкий горловой звук и не смотря на мою клешню в его волосах, резко нагнулся и смачно поцеловал в губы. Пошарив рукой, я повернула ключ в нужную сторону и завела нас в здание. В отличии от улицы, тут уже было заметно теплее, но так как речь шла о внутреннем коридоре, не было ни одного окна, который бы освещал нам дальнейший путь. Молча воюя, с прилипшим ко мне юристом, я еле как довела нас до лачуги сторожа и щелкнула выключателем. Тут же возникло недовольное лицо Дмитрия:

— И о чем ты только думала? — скорчился. — Здесь мало того, что не безопасно, сплошная антисанита…

Отвечать я не стала, а обхватила Дмитрия за плечи и толкнула на раскладушку. Юрист поморщился, оказавшись распластанным на таком сомнительном элементе мебели, и попробовал привстать. Усмехнувшись, я бесцеремонно уселась к нему на колени и почти за три минуты стащила с него всю одежду. Дмитрий не возражал, но выглядел слегка напуганным: в карих глазах не горел хитрый огонёк, губы не кривились в улыбке. Отчасти я понимала почему, но подниматься и выключать свет не хотелось. Склонившись над Дмитрием, я стала одаривать его тело сотней поцелуев. В обычное время, я бы придала больше значения самоконтролю, но мы были на нейтральной территории, день выдался нервным, а мягкие стоны лежавшего подо мной мужчины, как бы намекали, что всё идет как надо.

Это наслаждение граничило с болью, вожделение которое я испытывала к юристу ослепляло. Прижимаясь к пигментированной от рубцов груди, я была готова раствориться. Время замерло, а реальный мир вонючей комнатки детского сада померк словно в темноте. Все воспоминания прошлого, все старые раны, которые порой было так сложно прикрыть, плотно затягивались пеленой этой интимной реальности. Я дышала.

— Кира? — хриплым голосом спросил Дмитрий спустя несколько минут, после того как я упала ему на грудь.