Боль мне к лицу
Шрифт:
— По делам пробегала. А ты все со своей… возишься? — лишь только мое близкое присутствие заставляет ее сдержаться на слове «дурочка», а я пялюсь на нее исподлобья, мечтая сотворить с ней что-то мерзкое. Голоса вторят, рисуя кровавые картины, так свойственные им, но я не в силах заставить их молчать.
— Янка, — строго произноси Иван, но та лишь хмыкает:
— Ладно, ладно, милый. Подкинешь домой? Я на своих двоих, утомилась на жаре.
— Садись.
Доронин распахивает дверь перед Яной, вызывая ощущение ненужности,
– А ты чего застыла? Прыгай, — и распахивает заднюю дверь.
Яна изящно приземляется на переднее сиденье, я устраиваюсь сзади нее, испепеляя затылок тяжелым взглядом. Прежде, чем мы успеваем тронуться, Доронина оборачивается ко мне:
— Лифчик не подошел, что ли? Соски прятать надо, дорогая, ты уже не в псикушке, среди нормальных людей так не принято.
Яна успевает развернуться и сесть ровно до того, как Иван, докуривающий очередную сигарету, устраивается за рулем.
Я не отвечаю, делая вид, что ничего не произошло, только прекрываюсь пакетом с одеждой, в которой попала в больницу. Ее замечание оставляет неприятное послевкусие, будто окунули лицом в грязь.
Я ревниво наблюдаю за тем, как ведут себя двое на передних сидениях. Мне должно быть стыдно — она его жена, а я никто, однако веду себя так, будто застала с любовницей. «Это никуда не годится», — печально вздыхаю и запрокидываю голову, глядя в окно, и стараясь не слушать их беседу. Вряд ли можно заставить чувствовать меня еще более чужой, чем сейчас.
— Хочу сегодня приготовить рулет на вечер. Хоть с ним и много возни, но ты так его любишь. Во сколько освободишься, Вань?
В интонациях — мед и сахар, и хочется закрыть от нее уши, заткнуть пальцами и бубнить что-то свое, ощущая лишь внутренние вибрации собственного голоса.
— Понятия не имею, ты же знаешь, что новое тело нашли.
— Ой, опять ты о своих покойниках, — я не вижу, но чувствую, что Яна манерно морщит нос. — Давай о чем-нибудь другом, более приятном.
Иван вздыхает, но отвечает:
— О чем, к примеру?
— Ты даже не спрашиваешь, откуда я шла. Не ревнуешь? — Ваня хмыкает в ответ, но спрашивает вполне серьезно:
— А есть к кому?
— Конечно, нет, тебе никто в подметки не годится. Смотри, какой маникюр сделала, — я вижу, как она протягивает ладонь, демонстрируя блестящие, вишневые ногти, — неужели не нравится?
— Янааа, — угрожающе протягивает ее муж, вызывая надежду, что он сейчас рявкнет на нее и велит заткнуться.
— Все, поняла, не бесись. Вечером Петя, возможно, заедет.
— К тебе или ко мне?
— Ну конечно, к тебе, мне его хватает на работе, поверь.
К счастью, дорога до их дома не занимает много времени и беседа плавно сходит на нет.
— До вечера, милый, — она страстно целует его в губы, оставляя яркие, пошлые следы как отметку о собственности и бросая на прощанье хитрый взгляд в мою сторону, — пока, Анюта.
Я фыркаю, не
Когда мы отъезжаем от новой девятиэтажки, где живет Иван, он произносит:
— Концерт окончен, расслабься.
— В смысле?
— Яна такой человек… Во-первых, она совсем не глупая, как пыталась сейчас показать, во-вторых… Нет у нас давно этих нежностей, но при тебе она не смогла не проявить себя во всей красе. Бабская придурь…
– Ревнует?
— Да кто ее знает, — Иван выбивает сигарету из пачки и приоткрывает окно, — я оставлю тебя дома, постараюсь вечером заехать. Надеюсь, наконец, будут хоть какие-то радостные новости.
— Послушай, — я говорю то, о чем думаю последнее время. — Я попрошу квартирантов освободить бабушкину двушку, и сразу съеду. Карточку надо только из дома забрать, деньги там есть.
— К чему это ты сейчас? — мы встречаемся взглядами в зеркале заднего вида, и я замечаю вертикальную складку, прочерчивающую нахмуренный лоб.
— Я не хочу быть обузой, — объясняю я. — Долго твое расположение не продлится.
— А мне кажется, ты хочешь сбежать из-под надзора, — на светофоре Доронин оборачивается, глядя в лицо. — Аня, помоги найти его… Я тебя умоляю.
Последняя фраза режет по живому.
— Расскажи, что скрываешь от меня, — шепчу, подаваясь вперед. Взгляд его сводит с ума, губы так близко — близко, стоит еще сдвинуться навстречу к нему, и я почувствую на себе тепло его дыхания. — Поделись, тебе станет легче.
После встречи с Яной я понимаю, что Иван небезразличен мне намного больше, чем кажется. Ваня переводит взгляд на мои губы, а мне чудится, будто сердце сейчас пробьет ребра, так неистово оно колотится. Все, о чем я в состоянии думать, — каков же на вкус его поцелуй?
Загорается зеленый свет, и мы вздрагиваем от сигнала сзади стоящих автомобилей. Ваня отворачивается, крепко сжимая руль, а я растекаюсь по заднему сиденью, чувствуя себя бесконечно несчастной.
Момент упущен.
Он не поднимается вместе со мной; я неуклюже ловлю брошенные от квартиры ключи, но тут же разжимаю ладонь, роняя их в пыль: металлическая связка настолько тяжелая, что удар от нее весьма чувствителен. Пока наклоняюсь, чтобы подобрать их с земли, джип стремительно вылетает прочь, будто его хозяин боится быть пойманным мною.
В квартире я первым делом начинаю оттирать темно-красные капли с паркета. Их немного, но вполне достаточно, чтобы влюбленные в кровь шептуны начали кричать, требуя еще больше и больше.
Через десять минут в квартире прежний порядок, за это время успевает закипеть чайник. Едва я выключаю его, как слышу звук поворачивающегося ключа в дверном замке. Похоже, Доронин что-то оставил здесь, раз так спешно решил вернуться. Выхожу в коридор и понимаю, что ошиблась: это не полицейский.
Мужчина заходит без стука и предупреждений.