Боль мне к лицу
Шрифт:
Пока закипает чайник, Кирилл продолжает задавать вопросы, но при этом почти не говорит о себе.
— Ты не следователем, часом, работаешь? — не выдерживаю я, устраиваясь с чашкой за столом, и открываю коробку конфет. — И вправду вкусные.
— Да какой я мент, вторую неделю в отпуске дома сижу, хотел отдыхать поехать, с баблом накладка вышла, друзья на работе все, вот как пенсионер напротив телика с пультом.
— К бабушкам возле подъезда всегда можно выйти, — прячась улыбку за чашкой, отвечаю я.
— Ага, ты научишь,
За разговорами нас застает Ваня, при виде которого сосед начинается суетиться и быстро покидает жилплощадь. Я хмыкаю, глядя ему в след: на меня такого устрашающего эффекта появление служивого ни разу не производило. Скорее, с точностью до наоборот.
Сегодня Иван в голубой футболке, серых джинсах, и весь этот наряд необыкновенно ему к лицу.
— Что это было? — упираясь одной рукой в косяк, даже не снимая обуви, интересуется он с видом собственника. — Дружеские посиделки?
— Скорее, благодарность за помощь. Ничего странного не замечаешь?
Отлепившись от двери, Ваня, наконец, оглядывает комнату, останавливая в конце взгляд на мне.
— Наводнение — потоп, надо думать? А Кирюха примчался играть роль благородного спасителя?
— Ревнуешь, что ли? — сверлю его глазами, а настроение мое, в отличие от Доронина, поднимается на пару делений.
— Давай еще ты не доставай, — он проходит до своего любимого кресла и садится, вытягивая ноги. Я, не раздумывая, усаживаюсь на подлокотник рядом.
— Жена? — любопытствую я. — По поводу твоей дурочки возмущается?
— У тебя в роду прорицательниц не было?
— Только психи, — улыбаюсь я. Руки мои ложатся на плечи Ивана, начиная тихонько их поглаживать, и он, будто давая добровольное согласие, поворачивается ко мне спиной, призывая продолжить массаж. Я старательно разминаю затвердевшие мышцы, получая удовольствие от своих действий: так приятно касаться мужчины, вызывающего во мне трепет и желание. Изменившиеся дыхание почти выдает меня: хочется залезть Ване под одежду, чтобы притрагиваться к обнаженной коже.
Я наклоняюсь вперед и вижу, что мой полицейский, разомлев от ласк, уже спит. Тихонько касаясь небритой щеки губами и почти плачу от накатившего на меня счастья.
Сорок минут я, как преданный пес, сижу, не отходя от Вани, а потом спохватываюсь, что его надо чем-то кормить, и бегу на кухню. Услужливость, на грани раболепия, порой вызывающая жалость, меня ничуть не смущает. Я же иногда показываю ему характер?
«Конечно — конечно!»
«Показывает она, ну-ну».
«Сиськи ты ему свои показываешь, а не характер!»
Доронин появляется на кухне почти сразу, как только я выключаю конфорку.
— Выспался? — улыбаюсь я, а он кивает, потирая ладонью лицо:
— Почему-то здесь меня всегда тянет на сон.
— Говорят,
— Да вроде бы, наоборот, высыпаюсь и успеваю отдохнуть.
— Ешь, — киваю я на тарелки, — потом нам будет, о чем поговорить.
— Звучит впечатляюще, — Иван потягивается, и я замираю, не отводя глаз от темной полоски волос над джинсами, открывающейся на короткое мгновение.
«Боже, какой он в постели?».
«Срочно соблазни его».
«Снимай футболку, покажи ему свои сиськи».
За едой Иван молчит, поглядывая на меня, словно пытаясь что-то решить для себя, я тоже глаз с него не свожу.
— Ты во мне дырку прожжешь, Анька, — грозит Иван пальцем, подтягивая к себе чашку с зеленым чаем. — А я, между прочим, женат.
— Не проблема, — заявляю я и прячу лукавое выражение за своей чашкой.
— Ну, Басаргина, — настроение у начальника игривое, похоже, он воспринимает нашу словесную баталию не иначе, как легкий флирт. Знал бы, что у меня в душе творится при виде его…
— А теперь, товарищ полицейский, я жду чистосердечного признания.
Лицо Ивана сразу меняется: будто тучи набегают, делая глаза темнее. Он хмурится, морщины прорезают лицо, черты становятся грубее. И без того не очень пухлые губы превращаются в тонкую линию. Наверное, в таком виде его боятся подчиненные, потому что даже мне тяжело смотреть на него. Но я держусь.
— Аня, чего ты от меня хочешь?
Я отвечаю твердо:
— Правды. Какого доверия ты от меня ждешь, какого содействия, если сам темнишь? Может, хватит вокруг да около ходить?
Ваня достает сигарету, по привычке усаживается на подоконник, протягивает мне одну. Курим, я не тороплю его, но всем видом показываю, что не отстану, пока не услышу истинных причин.
— Черт… Умеешь же ты в печенку залезть, — мотает он головой, не весело улыбаясь. Рот его при этом чуть кривится в одну сторону.
Ваня начинает рассказывать, а я за это время, кажется, скуриваю не меньше половины пачки.
— Все началось пару лет назад. Три с лишним года. Я еще не был начальником розыска… Ко мне начали приходить письма. Простые, белые конверты, без штемпеля и обратного адреса, они всегда оказывались прямо на моем рабочем столе. То есть, доставлялись либо через доверенное лицо, вхожее на участок, либо… либо человек работал там или мог сам пробраться в отдел.
Поначалу я ничего не понимал — нарезки из журналов, буквы, вырезки, картинки. Чушь какая-то. А потом, — Ваня закрывает глаза, замолкая, будто воспоминания даются ему тяжело, — на одном из снимков был скарабей. А через неделю мы нашли девчонку, подвешенную, выпотрошенную, как и в этот раз. На берде — татуировка цветная, свежая.