Боль мне к лицу
Шрифт:
– Пока, малыш. До свидания! — последняя фраза, адресованная мне, звучит на тон громче, но я отвечаю очень тихо, чувствуя себя лишней.
Заперев дверь на замки, Лена приглашает меня за собой в зал:
— Не смущайся. Это Антон, мы с ним встречаемся. Проходи в комнату, я сейчас, только чайник выключу.
Я остаюсь в гостиной одна.
На стене, выложенной белыми кирпичиками, висит большая плазма, включенная на канале «National Geographic». В центре мягкий диван, два кресла и журнальный столик, напротив окна — большой шкаф с книгами, рядом комод.
Передо мной распахивает свои крылья на две страницы огромная синяя бабочка, под которой написано на латинице «Morpho didius».
— Аня?
Елена появляется за спиной почти бесшумно, и я испуганно вздрагиваю, роняя тяжелую книгу между нами.
Я хочу наклониться, чтобы поднять ее, но Лена крепко хватает меня за руку:
— Не трогай!
И я напряженно замираю, глядя в карие глаза профайлера.
Глава 16
— Руки убрала, — произношу, наконец. Мы стоим, чуть наклонившись на встречу друг другу — будто за шаг до нападения, словно собираемся прыгнуть, атакуя.
— Пульс ускорился. Чего ты испугалась? — к концу фразы Елена повышает голос, почти крича вопрос. — Не меня, нет. Где ты ее видела, Аня? Где эта бабочка?
— Отпусти. Быстро, — начиная злиться, я уже смиряюсь с той мыслью, что нам придется драться, но Елена в очередной раз сбивает меня с толку, убирая руки и поднимая их, словно сдается.
— Она была нарисованной? Настоящей? Аня, пожалуйста, это очень важно. Говори правду, я пойму, если ты соврешь.
Я потираю запястье в том месте, где несколько секунд назад были ее цепкие пальцы. Кто из нас — сумасшедший? Поведение профайлера не укладывается не в одни рамки, но больше всего меня раздражает, что я не знаю, чего ждать от нее в следующий момент.
Пытаюсь взять себя в руки: эмоциональные качели, которые устраивает женщина, делают меня перед ней беспомощной.
— Сначала расскажите, к чему этот спектакль, иначе я уйду прямо сейчас, — снова перехожу на «вы».
Елена наклоняет голову, будто впервые видит меня, а после зовет за собой:
— Пойдем на кухню, я заварила вкусный чай.
После небольшой заминки следую за ней. Кухня большая, просторная: свежий ремонт, гарнитур приятного серого цвета, стальная техника. На холодильнике — стикеры с пометками, разглядеть которые с моего места практически невозможно. Я усаживаюсь за прозрачный, стеклянный стол, осматриваясь по сторонам. После больницы и квартиры Ивана, в которой последний раз обои меняли, судя по всему, еще при жизни его бабушки, здесь все выглядит стильно и модно, но как-то обезличено.
На столе ваза с тюльпанами: я касаюсь тугого бутона лососевого цвета и с грустью понимаю, что цветы не настоящие, всего лишь искусно выполненная копия. Таким же ненастоящим кажется все вокруг.
Елена ставит возле меня вазочку
— Не бойся, он не отравленный. Не делай из меня монстра, — на лице ни тени привычной улыбки, — она серьезна, как никогда. Я никак не комментирую ее замечание, разглядывая рисованный узор на бирюзовом блюдце.
«Что-то явно здесь не так».
«Больная какая-то она».
«Я бы не доверял ей, черт знает, чего ждать от такой».
В этот раз я солидарна с шептунами; странные выходки психолога пока что лишь настраивают против нее.
— А теперь о деле, — произносит она, дожидаясь, когда я допью. Я отодвигаю от себя пустую чашку, не помня, каков на вкус чай. — Иван принес мне материалы расследования, и эта бабочка имеет к ним прямое отношение. А теперь я очень хочу услышать, что ты знаешь о ней.
Я верчу в руках бумажную салфетку, решая, стоит ли рассказывать, но сомневаюсь недолго. Раз уж Иван поделился с ней, а после и меня отправил, то смысла умножать загадки никакого.
— Я нашла у себя дома коробку. Открыла — и из нее вылетели бабочки, штук двадцать, не меньше. Последняя, мертвая, на дне коробки, — как раз та самая, что и на рисунке, Морфо Дидиус.
— Что тебя испугало, Аня?
— То, что у этой бабочки расцветка крыльев напоминает глаза Ивана.
Еще минут десять Лена допрашивает меня не хуже следователя, задавая вопросы один за другим. Понемногу я расслабляюсь, очень надеясь, что она не начнет снова вести себя неадекватно.
— Вы собирались подсунуть мне книгу?
— Да, — кивает она, — но вышло все гораздо лучше, чем я планировала. Прости, что напугала тебя, но так было нужно.
Я отворачиваюсь, не желая отвечать на ее слова.
— Аня, давай прогуляемся. Я думаю, на сегодня наше с тобой занятие окончено, ты должна отойти и понять меня.
— Вы уверены, что я это сделаю? — вскидываю бровь и вижу, как к Елене возвращается привычное улыбчивое выражение.
— Нам с тобой еще долго работать вместе. Все это — ради дела, и ты прекрасно это понимаешь. Разве тебе не хочется узнать, кто убил твою подругу, Лилю?
Я ощущаю, как невыносимая тоска снова просыпается в груди. Сколько я не отодвигаю от себя мысли, связанные со смертью Солнце, легче не становится, — от смерти не убежать.
Мы выходим на улицу.
Солнечный свет слепит, и после прохлады подъезда я ощущаю, что стало еще жарче. Мы медленно двигаемся дворами без конечной точки маршрута.
— Ты виделась с родителями?
— Да, — я вспоминаю, что обещала позвонить маме, но так этого и не сделала. Мысль о необходимости еще одного разговора с ней и с отцом вызывает какое-то безысходное ощущение: и вроде бы мы помирились, но обида еще не забыта, и делать вид, будто ничего не было, проблематично.