Боль мне к лицу

Магдеева Гузель

Я не рассказываю ей о том, где была, однако понимаю, как важно услышать близкого человека после всего, что происходит. Когда на душе становится легче, я прощаюсь, дав обещание зайти в больницу, чтобы повидаться с ней и отцом. Еще одно испытание.

Возвращаться в дом к Ивану не хочется. Я покупаю мороженое и ем его на лавочке, наблюдая за воробьями, купающимися в пыли. Солнце светит в глаза, заставляя щуриться, прогревая до каждой косточки, и я думаю о Лиле, получившей такое же яркое, теплое прозвище и о том, что так и не отнесла до сих пор посылку Иволге. Впрочем,

это-то как раз самое простое. Отряхнувшись, решительно иду в магазин, набирая ей всего самого лучшего. Отсюда не так далеко до больницы, но я не рассчитываю сил и потому снова вызываю такси. Конечно, если так шиковать, запасы мои быстро кончатся, но планы у меня — наполеоновские. Снимут диагноз, — устроюсь на работу, может, и подвернется удачная должность, где будет мало людей и неплохой доход. Верится в светлое будущее с трудом, но надо же с чего-то начинать?

На подходе к психушке я начинаю нервничать: кажется, что стоит только перешагнуть порог и обратно уже не выпустят, а воспоминания сразу рисуют кафельные стены изолятора, клеенчатую подстилку на койке и вонючее ведро.

— Нет уж, хрен вам, — бормочу, добавляя шагу решительности. На проходной — знакомые лица, санитары удивляются, видя меня. В обход очереди, я подхожу к женщине, чье имя напрочь стерлось из памяти, стоило только покинуть дурку, и протягиваю ей пакет вместе с деньгами и запиской с номером телефона, — Нине Иволге передашь?

— Что — нибудь еще? — быстро пряча купюры в карман, уточняет она.

— Привет ей, от Басаргиной.

Не дожидаясь, когда та поднимется на этаж, разворачиваюсь и ухожу.

Вроде бы на сегодня все дела сделаны, но остается еще один нерешенный вопрос. Долго верчу телефон, прежде чем набрать Ваню, а после насчитываю девять гудков. Ответа нет.

Ни через полчаса.

Ни через сорок три минуты.

Ни через два часа.

Он не перезванивает, не пишет смс.

Ложась на диван, впервые понимаю, как холодно спать в одиночестве.

Глава 24

Утро начинается с ливня. Я просыпаюсь от звука барабанящих по подоконнику капель, распахиваю окно в зале, и долго смотрю на мокрый, асфальтовый двор. Пух прибивает к земле, и теперь он кажется старой, использованной ватой из медицинского кабинета.

Продукты в холодильнике заканчиваются, и только голод заставляет выйти из дома. Надо мной — черный мужской зонт, и мне нравится гулять под ним, стараясь не попадать в лужи туфлями на каблуках. Выбираю себе все, за что цепляется взгляд, решив побаловать вкусной едой и, чувствуя зверский аппетит, бегу назад.

У подъезда меня останавливает телефонный звонок.

Судорожно достаю мобильный, едва не роняя все свои покупки, но вместо имени, которое я ожидаю увидеть на дисплее, отображается незнакомый номер.

В последнее время такие звонки не приносят ничего хорошего, однако я решительно нажимаю на прием.

— Привет, Басаргина, — так хорошо знакомый мне голос Иволги заставляет улыбнуться.

— Привет, Нина, — отвечаю ей, ощущая тепло.

— Спасибо за передачку. Сдержала слово свое, малая.

— Как

и обещала, — киваю, забывая, что женщина меня не видит. — Как ты?

— Херово, — честно признается она. — Мобилу стащила, чтобы позвонить тебе. Ноги надо делать отсюда, вместо бывшей заведки пришла сука похлеще. Похоже, долго я с ней не протяну.

— Черт, — выдыхаю я, не зная, чем помочь Нине.

— Забей, я тебе не жаловаться звоню. Что-нибудь придумаю, где моя не пропадала. Лильку схоронили?

— Вчера еще.

— Ты была там?

— Съездила попрощаться, — стараюсь не пускать в воспоминания чужое, восковое лицо мертвой девушки.

— Это тот маньячила ее порешил?

— Без понятия. Но если это он, мы его найдем.

— Шкуру живьем спустить, — грозно произносит женщина, и я слышу голоса на заднем фоне. — Все, не могу больше балакать, бывай, — шепчет она и тут же орет кому-то, — да отъе**сь ты!

Я отсоединяюсь, ощущая неприятное предчувствие после разговора с Иволгой. Интуиция ее никогда не подводит, но в этот раз я хочу верить, что программа дала сбой и с ней будет все хорошо. Это же Иволга, она выживает всегда и везде.

Хлопнувшая подъездная дверь выводит из задумчивости: я резко оборачиваюсь, надеясь, что это не Кирилл. Мимо быстрым шагом проходит незнакомый сосед в олимпийке с капюшоном, и я, посторонившись, отправляюсь домой.

Дверь в квартиру не закрыта: я замираю, вспоминая, не забыла ли запереть замок, но точно помню, потому что перепроверяла два раза. Толкаю дверь, зовя Ивана, но слышу только тишину. Отчего-то становится страшно, и я топчусь в нерешительности до тех пор, пока подтаявшее мороженое не начинает капать на ногу. Словно очнувшись, набираю номер Вани, ожидая услышать знакомую трель из недр квартиры, но до меня, как и прежде, доносятся лишь короткие гудки.

— Да что за глупости, черт возьми, — злясь, захожу, громыхая пакетами и создавая как можно больше шума, но стараюсь зря: нежданных зрителей нет. — Ерунда какая-то.

Может, Иван заезжал, но не застав меня, ушел, забыв закрыть дверь? Пока что, это единственная достойная версия, и я стараюсь придерживаться ее. Разгружаю еду, — часть в холодильник, часть — на стол, и иду мыть руки, вспоминая подозрительного парня, попавшегося мне на пути.

Никаких пакетов, больших сумок у него не было, это точно. Да и грабить здесь нечего, старые вещи, не представляющие особой ценности.

В ванной комнате, на зеркале, висит моя фотография. Снимок, сделанный в ресторане, в лучах заходящего солнца, словно на профессиональный аппарат. Я нравлюсь самой себе и даже улыбаюсь, пока не обнаруживаю, что кто-то выцарапал мне глаза, оставив вместо них зияющие дыры. Замираю от испуга, но сразу выдыхаю:

— Яна, — и качаю головой, срывая фото, и из-за снимка вываливается очередная высушенная бабочка. На этот раз — обычный Павлиний глаз, но теперь мне всерьез становится страшно.

Я брезгливо подцепляю ее ногтями, вылавливая из раковины, и спешу в гостиную, к новой книге, ощущая, как вдоль позвоночника катится холодный пот.