Боль мне к лицу
Шрифт:
Разглядываю свое отражение в зеркало и с отвращением отворачиваюсь. Делаю две ватные турунды и, определив их в нос, забираюсь под одеяло, не вытираясь и не раскладывая диван.
Ночь проходит без сна. Я пялюсь в потолок, прокручивая каждое мгновение, проведенное вместе с Ваней. Ярче всего — первая встреча. Поразительный цвет внимательных глаз, изучающий, оценивающий взгляд — я интересна ему не как пациент с диагнозом шизофрении, но и не как женщина. Я нужна ему, — тогда куда больше, чем сейчас.
Воспоминания царапают, не принося покоя, но
«Козел он, твой Ваня»
«Да даже не ее»
«Но все равно козел»
Равнодушно слушаю комментарии шептунов, предпочитая не комментировать их слова. Ощущение, что я сижу в кинотеатре, просматривая фильм о собственной жизни, а сзади — три человека, чьих лиц я не вижу, смакуют каждую подробность, не выбирая выражений. И даже если я шикну, оборачиваюсь, то темнота зала не позволит мне разглядеть, кто есть кто и как они выглядят.
Под утро я забываюсь тревожным сном, наполненным образами, размытыми картинами.
Встаю разбитой, с тяжелой головой, от звонка в дверь. Молча заглядываю в глазок, но увидев там Кирилла, отхожу. Он еще дважды пытается достучаться, но я затыкаю уши пальцами до тех пор, пока не становится тихо.
На кухне выпиваю две чашки крепкого, сладкого чая, но головокружение не проходит. Перед глазами плывут темные пятна, и я впервые задумываюсь о том, сколько крови может потерять человек при носовом кровотечении.
Намотав несколько кругов по квартире, снова ложусь, лицом к стене, ковыряя обломанными ногтями бетонную стену.
В таком положении меня и застает Доронин.
… Ваня врывается в квартиру так внезапно, что я пугаюсь, больно ударяясь локтем.
Он вбегает прямо в обуви, мокрый от дождя. Во взгляде — безумие, и я застываю, когда он, нависая надо мной, почти кричит:
— Где она? Ты можешь ее найти?
Меньше мгновения мне требуется, чтобы сообразить, о ком идет речь.
Шептуны совещаются между собой, но четвертая, единственная способная помочь, хранит молчание.
— Я не знаю. Что случилось?
— Янка пропала. Я довез ее до квартиры, а сам поехал на работу. Вернулся — дома никого. Вещи, сумка, верхняя одежда — все на месте.
— Мобильный?
— Оставила в квартире. Б**ть, — отчаянье заполняет каждый миллиметр пространства вокруг нас. — Ты можешь узнать, она хотя бы жива?
Я замираю, не отвечая, еще не зная точно, но догадываясь. Боюсь озвучить мысли вслух, боюсь того, что может сейчас произойти с Иваном.
Если Яна еще и жива, то ненадолго.
«Да пусть сдохнет»
«Так ей и надо!»
«Теперь тебе и дорога свободна»
Я ужасаюсь словам шептунов, но еще больше тому, что где-то, в глубине души, я согласна с ними. А не сама ли я хотела именно этого несколько часов назад?
Он
От лишних слов меня спасает Петр. Так же, как и старший брат, адвокат вбегает в квартиру с яростным выражением. Но, несмотря на это, замечаю, что в глазах плещется страх. Сегодня я вдруг понимаю младшего Доронина лучше, чем раньше — его неразделенные чувства к Яне так похожи на мои к Ивану.
— Не объявлялась?
— Нет, — качает головой старший брат.
— Видеокамеры, соседи?
— Я все проверил, — рычит он, — прежде, чем ехать сюда. Учить меня будешь?
— Пошел ты, — рявкает Петр. — Какого хрена ты вообще приперся сюда? Ее искать, б**ть надо, а не с е***той своей возиться!
Я отступаю назад, упираясь в стену. Звенящая, исходящая от них обоих ярость наполняет помещение, выбивая воздух из легких.
— Тебя забыл спросить, сопляк, — ядовито цедит Иван и оборачивается ко мне:
— Если будут новости, — звони, — а я не выдерживаю:
— Чтобы ты опять не взял трубку? — и отворачиваюсь, когда он пулей вылетает вон, сшибая что-то в коридоре.
Петр задерживает на мне тяжелый взгляд, а потом резко шагает на встречу, хватая за горло и прижимая к стене.
Я встаю на носочки, не успевая почувствовать испуг. Глаза, полные отчаянья, буравят во мне дыры:
— Если с ней вдруг что-то случилось по твоей вине, я убью тебя, сука. Собственными руками.
— Кишка тонка, — сиплю я и тут же чувствую, как разжимается хватка, а следом — как горит от удара ладонью щека. Вскрикиваю, не ожидая пощечины. — Пошел вон, — едва сдерживая слезы, отталкиваю Петра и отхожу прочь.
В доме становится тихо, и я выглядываю в окно, видя, как два темных автомобиля друг за другом скрываются за поворотом дома. Прижимаюсь к стеклу, думая, что я для них как крайняя мера. Только беда в том, что помогать мне не очень-то и хочется.
По лицу текут обжигающие слезы, но я не знаю, кого сейчас жалею больше — себя или Яну.
«Он близко», — шепчет внезапно четвертый голос, и я вцепляюсь в край стола, ожидая следующих фраз. «Жертва уже выбрана. Смерть уже рядом с ней, рядом»
Я иду на негнущихся ногах и вдруг ощущаю чужое присутствие. Оборачиваюсь и замираю от неожиданности: в коридоре, привалившись спиной к двери, стоит Толик.
Накатившийся животный ужас лишает меня дара речи.
— Привет, — он вскидывает голову и шагает вперед, не вынимая правой руки из кармана, а четвертый голос эхом вторит:
«Жертва уже выбрана».
Когда речь заходит о серийных убийствах, в книгах и фильмах рассказывают о неутолимой жажде, терзающей маньяка. О том, как он наслаждается вкусом и запахом крови, лишая жизни людей; об экстазе, накатывающем в момент, когда жертва испускает дух.