Болезнь Богов
Шрифт:
24
Мертвого младенца Серафимы заподозрили среди детей, лежавших в морге больницы. Но она отказалась его признать. С ее слов, “не хватало любимых родинок “. 24
Глеб с сочувственным лицом повернулся к Константину:
– А эта операционистка, Станислава Ходченко, у тебя в банке еще работает?
– Твой персональный менеджер? Конечно, работает. Ты предпочитаешь по финансовым вопросам ко мне на прямую обращаться, а так, конечно, можешь и через нее бизнес – вопросы решать. Твое право.
– Она смешно
– Каждый презентуется на Whats Upе, как хочет.
– Я ее в купальнике видел. У нее на крестце над трусиками какой-то слоган на санскрите. Надо бы перевести, для интереса.
– Глеб, тебе персонального менеджера не заменить?
– Оставь. Она все равно ничего не делает. Как – нибудь приеду к тебе в банк, приглашу Станиславу на чай.
– Приезжай. Наши операционистки и менаджеры любят за состоятельных клиентов замуж выходить. Решишь матримониальный вопрос. Перед выборами политическую партию не меняешь?
– Шутишь? На переправе коней не меняют. Я – в партии власти. Глядишь, с твоими кредитами в двенадцать “бессмертных “ войду. В благодарность за три – четыре сессии деньги твои отобью. Пролоббирую.
Вышли из морга. Серафима отстранялась от Пантелея.
Через некоторое время, гуляя в одиночестве по парку около дома, Серафима столкнулась с мужчиной, гулявшим с собакой и ребенком в коляске. Ребенка звали Яночка. Собаку звали Джек, а мужчину – Арнольд… Оскарович. 24
Арнольд Оскарович жил с семьей неподалеку. Арнольд Оскарович пригласил бывшую пациентку к себе, когда жена была на работе. Младенец спал в соседней комнате, пес – на коврике у двери. Серафима отдалась Арнольду Оскаровичу, испытывая болезненное удовольствие воскресшей памяти. Серафима пыталась забыться несчастий. Как женщина она готова была по сто раз входить в одну воду.
25
Глеб и Пантелей приехали на заснеженное кладбище проконтролировать установку надгробного памятника родителям – двух скорбящих ангелов. Целый год их вытачивал модный скульптор. По периметру стояли охранники. Малый кран поднимал памятник. Около надгробного памятника суетились рабочие.
– Неправильно, Пантелей, мы живем! – сказал Глеб.
– Почему неправильно? Воруем? – усмехнулся Пантелей.
– Дело не в том, что воруем, а вообще – неправильно. Это глубже и проникновеннее. Вот мы стоим на кладбище, а мне кажется, что сама земля источает неправильность.
– Становишься сентиментальным, Глеб… Как твоя предвыборная кампания?
– Выходит, нельзя ее вести по-другому, чес ведется. Помнишь, мы как – то с тобой вздумали ради моих выборов в Гольяново по квартирам ходить. Так это невозможно: зазывают в квартиры, усаживают за столы, угощают, наливают. Задают сотни вопросов. А ты, как уж на сковородке.. Обещаешь, обещаешь, зная, что не выполнишь, а если выполнишь, убыток случится в другом месте. Они слепые, не понимают. Им крикни: воруют! И они поверят. А громче кричит обманщик и вор. За два часа один подъезд обошли. Ходить по квартирам избирателей – абсолютно
Пантелей поморщился, показав рукой, как развернуть скорбящих ангелов над могилой.
– Все плохо тебе. Везде грязь. Но для цветов нужен навоз. Когда было, по – твоему, хорошо?
В детской скудости? Когда куртка была велика и подпоясывали? Когда бегали на лыжах с мягким креплением? Играли в снежки?
– Хотя бы и так. Но точно не сейчас. В прошлом или будущем.
– Или когда яблоки мы с тобой воровали, а сестра, Оксана, за соседским забором на тасе стояла? – продолжал ёрничать Пантелей.
По заснеженной дорожке бежала припоздавшая Оксана с мужем Олегом и “детьми “ – Константином и Денисом.
Глеб жестом указал оператору “заснять “ торопящуюся родню. Глеб с детства увлекался видеосъемкой. Когда-то мечтал стать режиссером. В детстве он снимал на подаренную дядькой крошечную видеокамеру, напоминавшую авторегистратор. Потом перешел на телефон. Теперь за ним ходил оператор. Если к депутату подходил гражданин с вопросом или за автографом, оператор снимал. Кадры, при необходимости, можно было передать на телевидение или использовать в рекламных роликах при переизбрании. Особенно оператору следовало стараться, если депутат делал что – нибудь “полезное “ для народа, решал вопрос.
Пантелей Звир считал съемкой целесообразной. При покушении на жизнь или здоровье в кадр могли попасть нападавшие.
Позже сидели в загородном доме Глеба. Поминали родителей. На большом экране смотрели видеокадры детских шалостей, домашней работы родителей, семейный досуг. Собравшиеся умилялись. Ольга плакала, вспоминая детство.
– Если ты так сниматься любишь, чего во ВГИК не пошел? – подкалывал Пантелей.
– В кино просто так не пробьешься. Нужны связи, деньги?
– А у нас денег нет?!. Ты – Глеб, человек талантливый, пробивной. Стал бы режиссером, руководителем кинообъединения. Меня бы продвинул возглавить Госкино, ФК. Я бы тебе призы за фильмы давал, финансировал. Как у нас и принято, брат брату.
– Тебе в Госкино нельзя. Не только непотизм, коррупцию разведешь.
– А в Роскосмос мне можно… Нет, я хочу, чтобы за роли мне артистки отдавались…
– Пантелей! – остановила брата Оксана. Она подняла полную рюмку: - Давайте родителей помянем.
Выпили. Пантелей посмотрел на пылавший камин:
– Меня соседка беспокоит. Совсем с панталыку сбилась.
– Серафима Ангелантьевна?
– Она.
– Малолеток к себе водит. От вкусов Анны Сааковой не отличишь.
– Все они одинаковые!
– А вы, кобели?! – вступилась Ольга. – Серафима забеременеть хочет.
– Похоже, ей уже все равно от кого. Крышу, вообще, сорвало. И Константин к ней ходит.
– Где он?
Глеб прислушался:
– В бильярд с Денисом играет.
– Олег, позови!
Явился Константин.
– Костя, ты к Серафиме Ангелантьевне ходишь?
– Кто это?
– А ты не знаешь? Соседка моя.
– Фима, что ли?
– Фима!.. Что ты у нее делаешь?
– Чай пьем!.. Мы с Фимой сдружились, когда она меня из интерната забирала. Школьные контрольные мои Фима проверяет.