Больничные байки
Шрифт:
Болело всё!
Кетапрофен ей сначала заменили дексалгином, но разницы Ксюша не почувствовала. Тогда ей на ночь назначили минимальную дозу трамадола, и первое время он помогал идеально. Буквально спустя час боль полностью исчезала, и девочка отключалась до самого утра. Но уже пару дней действие его ослабело, и это пугало ее. Неужели ее состояние так стремительно ухудшается?! Что дальше? Оксикодон? Морфин? Таргин? Фентанил?…
Ей страшно было переходить на тяжелые опиаты, и поэтому она решила терпеть боль, пока та не станет совсем невыносимой. И только тогда попросить увеличить
В ожидании, когда обезболивающее хоть немного подействует, она крутилась и не всегда успевала сдержать стон, каждый раз слыша с соседней койки недовольное: «Уймись уже, а? Я спать хочу…».
На глазах невольно выступали злые слёзы. Паинькой Лизка пробыла разве что несколько дней. Когда ухудшения, которого она так боялась, не наступило, девочка расслабилась. Действительно, как знать, Ксюшин ли подарок «задобрил» ведьму или… все на самом деле лишь больничные байки? Сами придумали — сами испугались. Поэтому она каждую ночь неустанно брюзжала и сетовала на Ксюшину несдержанность.
Ксюша обижалась не на отсутствие благодарности. Она обижалась на то, что подружка была совершенно глуха к ее боли. Да, Лизке повезло. Вовремя обнаруженная опухоль, быстро назначенная операция и несколько химий вдогонку, чтобы наверняка зачистить организм. Толком и прочувствовать свою болезнь не успела и даже не представляет, чего ей посчастливилось избежать!
Впрочем, от болей здесь никто не застрахован. И, кто знает, быть может, ухудшение вскоре случится у самой Лизы. И как она сама будет тогда переносить боль?
Отгоняя злые мысли и изо всех сил стараясь вести себя тихо, она перевернулась на бок и ощупала полыхающую поясницу. Сердце пропустило пару ударов, когда под горячей кожей она обнаружила новое уплотнение. Да еще и температура явно поднялась… Если она подцепила вирус, то не видать ей химии, как своих ушей… А в ее случае каждый день промедления дает фору проклятой саркоме.
Она откинулась обратно на спину, невольно всхлипнула и тут же сжалась, ожидая раздраженного шипения с соседней койки.
Но Лиза уже беззаботно посапывала.
«Один баран… Два барана…», — начала Ксюша мысленную мантру, тоже пытаясь уснуть, — «Пять баранов… восемь…»
Дыхание сбилось, когда послышался щелчок дверного замка. Девочка с трудом приподняла голову с подушки и взглянула на дверь. В проеме явственно выделялся темный силуэт кого-то, кого она сначала приняла за… барана.
«Хорошо, что я не считала слонов!», — промелькнула у нее почти веселая мысль, но веселье тут же пропало: «Нет… я не сплю, я бы просто не успела…»
«Баран» сделал шаг и тут же перед плывущим взглядом девочки трансформировался в Чусюккей. Рога — лишь куцые хвостики на круглой голове, тело — стрёмное трикотажное платье, копытца — тоненькие ножки в теплых тапках…
Девочка закрыла глаза и досчитала до пяти, устало подумав, что если бы эти идиотские обезболы так же эффективно справлялись с болью, как генерировали глюки, то
Снова щелчок!
Глаза сами собой распахнулись. Дверь была закрыта.
За время бесконечных бессонных ночей Ксюша выучила точное расположение каждой тени в палате, и сейчас теней было явно больше. Что-то там бугрилось за ее кроватью в ногах, тяжко вздыхало, возилось, ворочалось.
Девочка снова зажмурилась, стараясь делать глубокие вдохи и медленные выдохи, как учила Настя, попутно продолжая «отсчет» баранов. Помогло в прошлый раз, поможет и…
Простыня взметнулась над ее стопами с поджатыми в испуге пальчиками, пяток коснулось дыхание, а следом по ним прошлось что-то влажное, горячее и гладкое, как собачий….
Язык! Боже!
Она не выдержала и уставилась на свои ноги.
На них лежали чьи-то лапы — сильные, мосластые, с длинными многосуставчатыми пальцами. Одна лапа крепко вцепилась в правое колено. Боль в нем полыхнула с новой, сокрушительной силой, и Ксюша тут же поняла, почему. Толстый коготь впился точнехонько в шишку метастаза.
Девочка задрыгала ногами, пытаясь высвободиться. Былого паралича не было, но двигалась она вяло, неуклюже. Сказывалось действие трамадола, после приема которого она не осмеливалась даже в туалет ходить и при необходимости пользовалась уткой.
Над спинкой показалась голова — нечто вытянутое, костистое, оканчивающееся неожиданно пухлым и мягким, влажно поблескивающим наростом, напоминающим огромный и уродливый розовый бутон.
Ксюша набрала в грудь воздуха, чтобы истошно завизжать, и тут же вторая лапа протянулась через всю длину кровати, задевая тело, цепляя пижаму, и легла на лицо. Визг так и застрял в горле. Горячая, воняющая давно нечищеным террариумом, лапа мягко надавила ей на щеку, отворачивая Ксюшино лицо на сторону и прижимая к подушке, а следом раздался густой, булькающий то ли рык, то ли голос… то ли рык, рядящийся под человеческий голос: «Чыдып ал, кыс… Амыр-менди мен…».
Давясь слезами, Ксюша вздрогнула, когда ног снова коснулось дыхание, а потом ее правую стопу целиком поглотило нечто, что не могло быть ничем иным, как тем самым бутоном. Раскрывшимся. Влажная, мягкая, жаркая дыра. Она даже чувствовала задевающие щиколотку зубы и жадно гуляющий по пятке язык.
Сознание заволокло всепоглощающим ужасом. Она натянулась, задрожала, приготовившись к тому, что в любую секунду почувствует, как зубы вопьются в лодыжку, перегрызая кости, но вместо этого невидимые губы плотно сомкнулись на ней, погружая стопу в вакуум, и начали вдруг… сосать…
Тело обдало жаром. Казалось, что очаги, которые прежде гнездились у нее в малом тазу, позвоночнике и ногах, вдруг в мгновение ока распространились на все тело.
«Меня сейчас не станет! Боже, прости! Мамочка!» — Ничего не соображая от навалившейся паники и предчувствия близкой смерти, девочка замерла, готовая принять свою участь.
И в следующую секунду ее не стало.
…
Задохнувшись, она резко села, заполошно оглядывая помещение, залитое розоватым декабрьским солнцем.