Большая книга перемен
Шрифт:
Это не только ради официальности, это опять же из детства.
Однажды, когда Максиму было лет двенадцать или тринадцать, он пришел домой с улицы и увидел посторонних людей. Все они имели вид напряженный или испуганный, или подобострастный. Над ними возвышался, не будучи при этом высоким, человек, который сразу же заворожил Максима. Окружающие были одеты вразнобой, некоторые даже и в костюмах, но такого костюма, как на этом человеке, не имел никто. Отглаженный так, что ни морщинки, сидящий идеально, угольно-черный. И лаковые черные ботинки, аккуратные, вычищенные – хоть лизни. И белая
Человек этот поразил Максима, поэтому он все так подробно и запомнил. Его водили, показывали, объясняли, тыкали пальцами в потолок и на окна, оправдывались, спорили друг с другом, а он почти не говорил, только изредка коротко задавал вопросы, оглядываясь брезгливо, устало, но в то же время и со снисходительным участием. Максиму этот человек показался каким-то пришельцем, марсианином, которому показывают: да, вот так вот, извините, мы тут живем, надо что-то делать, помогите, Христа ради, своим космическим разумом.
Потом из разговоров соседей и родителей Максим узнал, что это была жилищная комиссия по поводу сноса бараков (которые впоследствии и снесли), а пришельца называли «зампред». Что это такое, Максим тогда не знал, да и неважно. Он понял, что хочет быть таким – носить такие невероятные костюмы, иметь такую невероятную прическу, а вокруг чтобы толпились люди и заглядывали в глаза.
И в общем-то, надо отдать должное своему упорству и уму, добился этого.
Наконец он распрощался с Надеждой, вежливо проводив ее до дверей, пожал ее доверчивую (с некоей, однако, твердой жилочкой: не думайте, что я вся уже в вашем распоряжении!) руку, вернулся к своему столику, позвал Шмитова:
– Присаживайтесь! Будете чего-нибудь?
– Нет, спасибо.
– Обедали?
– Нет, просто не хочу.
– Бросьте. Знали бы вы, какую окрошку у меня тут делают! Из настоящего домашнего кваса по старинным рецептам!
И Максим, подозвав официанта, приказал ему принести окрошки, запеченного судака, морс – собственного изготовления.
– Выпить хотите?
– Я вообще не пью.
– Дело ваше. Кстати, вас не затрудняет, что я словами говорю?
И Максим пальцами показал, что может общаться и без слов.
– Нет, я слышу нормально, хоть и одним ухом. Аппарат хороший. Я ведь не от рождения глухонемой. И звонил вам по телефону, если помните. Следовательно, могу обычным способом.
– А, ну да, ну да. Извините.
Максим мельком еще раз оглядел Шмитова – джинсы очень уж плотно сидят на нем, рубашка меньше на размер, обтягивает худой, но стройный торс, и выбрит тщательно, и ногти ухожены – и Максим невольно вспомнил про глухие слухи, ходящие о Шмитове (ему конечно же о них доложили). И вот, оказывается, еще и не пьет. Тоже характерно.
Шмитов
– Надеюсь, не художественное кино будем смотреть? – спросил Максим.
– Нет… Понимаете… Я бы никогда не решился. Но меня загнали в угол. И действия какие-то уже почти экстремистские, и намеки гнусные. Но неважно. Я знаю, вам это здание понадобилось.
– Какое здание? Вы о чем? Кстати, напомните имя-отчество? – спросил Максим, который, конечно, после вчерашнего звонка Шмитова, назвавшегося только фамилией, тут же узнал его имя и отчество. Но пусть потрудится, выговорит.
– Леонард Петрович.
– Так что за здание, Леонард Петрович?
– Наше. ВОГ. Всероссийское общество глухих.
– И что?
– Мне сказали, что вы хотите его…
– Кто – мы? Чего хотим?
– Я сам ничего точно не знаю, но вот уже два месяца у нас хотят отобрать здание.
– Я, что ли, хочу отобрать?
Шмитов молчал, он не знал, что ответить.
А Максим прямо-таки наслаждался наивностью этого человека, не сказать – глупостью. Он сердито скомкал салфетку, бросил на стол.
– Газет начитались? Больше делать мне нечего, дома глухих отбирать? Зачем? Я в аппарате, кроме всего прочего, занимаюсь вопросами градостроительства и нового социального жилья, а не старым жилым фондом! Рассудите сами, зачем мне это нужно?
– Тогда, может, вы скажете им… Тем, кто… Чтобы не трогали?
– Еще раз повторяю: это не моя область. Есть специальные люди, обращайтесь к ним. Что это за привычки вообще – действовать в обход, ловить людей из правительства, шушукать, подначивать? Почему вы не действуете по закону? Имеете право на это здание – ну и стойте на этом! А если какие-то неувязки, если все-таки что-то нарушено и у вас прав нет, вы чего добиваетесь? Чтобы я кого-то заставил нарушить закон?
Максим отчитывал Шмитова строго, но не повышая голоса, не придавая интонации ничего личного. А сам был доволен, что Леонард Петрович напросился на встречу. До этого Максим видел его лишь мельком, а теперь вот за несколько минут понял насквозь. Мелкий пескарь, которому зачем-то захотелось поплясать на горячей сковородке, поразить своим искусством жарящих и убедить их отпустить его обратно в пруд. Поздно, брат, ты все равно уже не жилец, ты уже подрумянился. В общем, как говаривал отец, когда его являлся усовещать плюгавый участковый: «Такого Кузьму я и сам возьму!» – и засучивал рукав, чтобы взять участкового, и тот отступал, но через полчаса являлся с подкреплением.
А Шмитов теперь и сам уже понял, что полный дурак. Ну покажет он эту запись – чего добьется? Этот великолепный и хитроумный подлец (так Шмитов мысленно назвал Максима) докажет за две минуты, что это сфабрикованная запись, что Шмитова следует привлечь к уголовной ответственности за клевету и оскорбление, посадить в тюрьму, а дом ВОГ немедленно очистить, как рассадник скандалистов, склочников, которые не хотят решить вопрос по правилам, а прибегают к незаконным методам.
У него было ощущение, будто хотел пройти по узкой тропке, рискнуть, а попал в болото – вязкое, тягучее. Одно твое лишнее движение – засосет.