Большая книга перемен
Шрифт:
А Максим получал удовольствие от легкой административной разминки, к тому же он был теперь уверен, что дом ВОГ прибрать к рукам ничего не стоит. А прибрать надо хотя бы для поддержания репутации: некоторое время назад губернатор в присутствии Максима, в неформальной обстановке, обсуждал благоустройство центра, вспомнил про дом глухих и задал вопрос:
– У нас что, кроме инвалидов, там разместить нечего? Я вспомнил, там еще вывеска огромная: общество глухих. Будто хвастаются. Очень приятно, приезжают люди в город – и в центре натыкаются!
– Вывеску,
– Глухих убрать, – усмехнулся Максим, объясняя придурку то, что и так понятно. Он тут же уловил тайную мысль губернатора: дочка его Ульяна баловалась дизайном одежды, купила пошивочный цех вместе с людьми у разорившегося как раз перед этим неудачливого местного кутюрье, начала создавать модели, но магазинчик при этом цехе был крошечный, а вот в двухэтажном здании вполне можно разместиться. Там, кстати, и сцена есть, театр моды можно устроить.
– Я не говорю убрать, – поправил губернатор, чтобы, упаси боже, ему не приписали эту инициативу. – Я говорю: обдумать какое-то рациональное использование.
– Сделаем! – тут же пообещал Максим.
А пообещал – надо делать. Вот он и делает.
Принесли окрошку.
Шмитов, совсем стушевавшийся, принялся ее хлебать.
– С хлебом сытнее, – посоветовал Максим.
Шмитов послушно взял хлеб.
– А я пока посмотрю, что вы там хотели мне показать, – Максим протянул руку к ноутбуку.
– Да нет… Это ерунда… Глупость попалась, а я не подумал…
– Какая глупость, чего вы не подумали?
Максим насторожился. Чутье ему подсказало: тут не виды здания ВОГ и не документы с доказательствами законной принадлежности здания обществу.
– Дайте, я сам решу, глупость или нет.
Максим взял ноутбук, открыл, включил.
Шмитов глотал окрошку и потел, хотя в зале было прохладно, работали кондиционеры. Он не знал, как быть. Показать что-то другое? Фотографии – занятия кружков, мероприятия и тому подобное? Догадается, этот человек сразу догадается, что он хитрит. Да и файл помещен так, что первым попадется на глаза, на рабочем столе, и назван по-идиотски прямо: «Костяковы оранжерея».
И Шмитов молчал, и ел окрошку, нервно откусывая большие куски хлеба и давясь ими.
Максим увидел файл, хмыкнул, открыл. Молча просмотрел. Нажал на кнопки.
Удаляет, догадался Шмитов.
Максим закрыл крышку ноутбука, спросил:
– А копии где? В Интернет запустили?
– Нет.
– Тогда объясни, что происходит, – Максим перешел на «ты» потому, что глупый враг уважения не достоин. – Ты, значит, решил, что мне зачем-то нужен ваш этот глухой дом, ты начал за мной шпионить, снимать? Ну, и что наснимал? Чего там такого?
– Ничего… И это не я… Мне в руки попало и я хотел… Чтобы вы знали.
Ну вот, уже начинаем размахивать белыми флагами, подумал Максим. Уже готовы от тайной ненависти перейти к явным признаниям в преданности
– Ну, теперь знаю, – сказал он, – хотя оно того не стоит. С другой стороны, не люблю мелкой суеты вокруг фамилии Костяковых. Вы ведь слышали, когда я это у Павла в доме говорил?
– Нет. Меня там не было.
– А кто был? Кто снимал?
И Шмитов понял, что он сейчас скажет. Придется сказать. Без пыток, без мучительств, без угроз стереть с лица земли и посадить в тюрьму. А зачем они нужны, эти угрозы, если и так понятно: Максим, если захочет, и сотрет, и посадит. Так что, можно считать, все это уже было.
– Журналист один. Немчинов. Мой знакомый. Он просто так, он говорит: гулял мимо, увидел, взял и снял. Без какой-то цели. Он ко мне иногда приходит, ну, показал. Просто, говорит, интересно, о чем говорят? Я посмотрел: да ничего особенного. Говорю, не надо больше это никому показывать. А сам скопировал и вам принес…
Максиму было ясно: Леонард Петрович облекает свое предательство по отношению к Немчинову в благородную форму. И Максим решил даже облегчить его моральные страдания, оценить его действия как бескорыстные:
– То есть человек просто так снял, от нечего делать, а ты решил использовать в благих целях?
– Да, – обрадовался Шмитов подсказке. – Потому что думал, что вы… А если нет… В общем, чушь какая-то, затмение нашло. Жара, – совсем уж глупо пожаловался Шмитов.
– Ладно. Тем не менее ничего этого ты не видел и не знаешь. Иначе я тебя завтра же со всеми твоими глухонемыми выселю. И не в нормальное помещение, куда собирался, возле кинотеатра «Октябрь» – видел здание?
– Да… То есть… Припоминаю.
– Бывший районный Дом пионеров. Там у нас и детские кружки, и народный хор какой-то, вам веселее будет. Целый этаж дадим. То есть если правильно будешь себя вести. А нет – у нас и в Заводском районе пустых зданий полно, всего пятнадцать остановок на троллейбусе. Правда, троллейбус туда сейчас не ходит. Или ходит?
Шмитов не смог скрыть удивления. Значит, все-таки, это вы, Максим Витальевич, лично заинтересованы? – безмолвно задавал он вопрос, глядя в глаза собеседнику (и рад бы не глядеть, но не получилось отвести взгляд).
Максим, понимая его, усмехался: да, значит. Это я сначала думал, что с тобой надо как с нормальным дипломатию разводить. А теперь вижу, что можно говорить прямо. Как в боксе: с сильным противником защищаешься, прикрываешься перчатками, а со слабым опускаешь руки: давай, наскакивай, тут же по балде и получишь, и упадешь навсегда.
Максим этого не сказал и даже не подумал в ясных образах, но Шмитов догадался.
– Хорошо, – сказал он.
– Что хорошо?
– Устроимся в здании возле «Октября». В бывшем Доме пионеров… Хороший выход… Если городу нужно… А Немчинов ни при чем. Вы, если будете с ним говорить, на меня, пожалуйста, не ссылайтесь.