Большая книга ужасов. Самые страшные каникулы (сборник)
Шрифт:
– Папа, папа, ты где? – кричал Серега. Подул в трубку: – Папа!
Ответа не было.
Серега пожал плечами:
– Связь почему-то прервалась.
Дрогнувший голос выдал его страх.
– Да ну, ерунда, – бодрясь, сказал Валентин, стараясь скрыть, что и ему не по себе от того, как внезапно прекратился разговор. – Перезвони.
Серега снова набрал номер и проворчал с досадой:
– Все время занято.
– Значит, он сюда звонит, – успокоил Валентин. – Подожди, потом наберешь.
Серега подождал,
– Наверное, он попал в полосу, где связи нет, – предположил Валентин. – Здесь такие полосы сплошь и рядом.
Серега кивнул. Его трясло так, что зуб на зуб не попадал.
– Да ты что? – Валентин взял его за плечи, встряхнул: – Сейчас он объявится! Все будет хорошо!
– Ага, – сказал Серега, – конечно… Но только он сказал, что рассыпал какую-то землю… Когда меня везли на «Скорой», эти двое очень боялись рассыпать землю! И в моем купе была рассыпана вонючая земля! И монах говорил про горсть могильной земли…
Он умолк, чувствуя, что понять его трудно, но он неминуемо разревется, если произнесет еще хоть слово.
– Погоди! – воскликнул Валентин. – Уже слышен мотор! Вон оттуда!
Серега повернулся в ту сторону, куда убежала Малинка. Но еще раньше, чем звук мотора, до него донесся отчаянный лай, а потом на дорогу вылетела Гаврюшина голова.
Она металась из стороны в стороны, иногда оборачивалась и огрызалась на догонявший ее фургончик «Скорой». Шерсть на затылке вздыбилась.
Водитель, низко пригнувшийся к рулю, казалось, задался целью непременно сбить Гаврюшу, однако тот был неописуемо проворен.
«Что папа вытворяет?! – испуганно подумал Серега. – Ведь Гаврюша за нас!»
Завидев Валентина, голова метнулась к нему и залаяла, завыла, и в этих звуках слышалась отчаянная радость, смешанная с отчаянным страхом.
– Гаврюша, – тихо сказал Валентин да так и сел на обочину. – Ой, не могу…
Ну да, он ведь в первый раз увидел такого Гаврюшу!
А Серега неотрывно смотрел на «Скорую». Сейчас дверца откроется и выскочит папа!
Но дверца не открывалась.
Серега сунул руки в карманы и стиснул кулаки, чтобы так не трястись.
Одна рука сжала горсть серебряных монет, другая – Малинкину рогатку.
Что-то мелькнуло в голове, связанное с этой рогаткой. Малинка рассказывала, она ей досталась от деда…
Он не успел додумать.
Дверца машины распахнулась.
Гаврюша взвыл, и в этом вое собрался весь ужас тоски, безнадежности и безвозвратности из тех темных миров, куда живому человеку заглянуть не дано… к его счастью!
Валентин вскрикнул.
А Серега онемел, уставившись на выпрыгнувшего из кабины незнакомца, испачканного сырой землей, с желтовато-зеленоватой физиономией, закатившимися, незрячими глазами, с синими губами, с черной повязкой поперек лба… эта повязка называется «венчик», или «похоронная лента»…
Нет! Серега узнал его! Этого «незнакомца» он уже видел! Это был тот же самый мертвец, который возник в его купе из горсти рассыпанной земли!
Упырь!..
На
Может статься, он и не попал бы алмазом в дупло сосны, как отец доктора Краева, однако в лоб упырю вмазал без промаха!
Лоб разворотило, и открылась чернота, из которой пахнуло тленом. Но Серега уже успел выхватить вторую монетку и отправить ее в цель. Потом третью, четвертую…
После пятой, угодившей упырю в левую сторону груди, тот подпрыгнул, с пронзительным, устрашающим стоном разваливаясь в воздухе на части. Одна рука взлетела и, зацепившись за ветку, болталась там, бессильно перебирая скрюченными пальцами. Другие куски упырьего тела рухнули наземь – и тотчас рассыпались той же самой землей, из которой мерзкая тварь была воссоздана злой магией.
Однако сейчас земля эта была подобна праху – серая, тусклая, лишенная запаха, и Серега понял, что победа осталась за ним.
Но где папа?!
Серега забрался в «Скорую», заглянул во все углы.
Отца не было. Телефон валялся на полу, около педалей управления.
Серега подобрал его и положил в карман.
Уже вылезая из кабины, заметил какой-то листок, заткнутый под ветровое стекло.
Взглянул на него – и аж голова закружилась, такая мутная невнятица предстала перед глазами:
«Аминь! За дар твой залазный бысти тебе, калугер, в керсту живьем ввержену и стояти изъязвлену в ужах словес моих, дондеже незапу не грянет наследок твой, чадо колена седьмого, могущий зрети нежить допреж полунощи…»
Серега углядел в этой сумятице парочку знакомых слов: насчет наследка и чада колена седьмого, – но сейчас было не до расшифровок какой-то ерунды, сейчас его терзало беспокойство: где папа?!
Он отшвырнул бумажку на дорогу.
– Может, твой отец успел выскочить из машины и ищет дорогу к нам? – предположил Валентин, подходя с Гаврюшей на руках.
Голова лизнула его в щеку и тихонько завыла.
– А может, он спрыгнул неудачно, ногу сломал и лежит где-нибудь беспомощный? – всхлипнул Серега. – Я пойду посмотрю! Надо его найти!
Гаврюша взвыл громче.
– Что? – спросил Валентин, глядя в глаза головы, словно в глаза человека. – Что с ним, ты знаешь? Он…
Валентин осекся.
Серега понял, что Валентин хотел спросить: «Он погиб?» – но не решился.
– Нет, папа жив! – закричал Серега сквозь слезы. – Скажи, Гаврюша, он жив?!
Гаврюша закрыл глаза, продолжая тихонько подвывать.
– Слушай… – Валентин, одной рукой прижимая к себе голову пса, другой осторожно обнял Серегу. – Сейчас надо собраться с силами. Чтобы помочь твоему отцу, мы должны быть сильными, понимаешь? Надо подумать, что с ним могло произойти. Я больше всего боюсь, что этот, – он мотнул головой в сторону серого праха, – успел его ранить. Ты понимаешь, что это значит?