Большая судьба
Шрифт:
Аносову хотелось помочь златоустовским граверам, но каждый раз старший из Шаафов надменно выпроваживал его: "Вам нечего смотреть, молодой человек. Это может понять только художник!". На сердце горела жгучая обида, но Аносов знал, что только выдержка поможет ему одержать победу. Он должен разоблачить немцев и вывести на светлый путь мастерство русских граверов!
За окном снова раздался стук сторожевой колотушки, свеча догорала; пора было идти домой. Аносов нехотя отложил булаты, загасил огарок и в потемках вышел из кабинета...
Зимнее солнце щедро
Аносов перешагнул порог, и у него запершило в горле, а через минуту на глазах навернулись слёзы.
– Ты, батюшка, смелее. Привыкай!
– обратился к Аносову старик в больших очках.
– Бывает хуже.
Голос старика был глуховат, а глаза - добрые. Он улыбнулся Павлу Петровичу:
– Рады, батюшка, твоему приходу. Теперь и мы осмелели. Полюбуйся нашим мастерством!
– он провел Аносова к столу. Косые лучи солнца потоком падали на рабочее место, где на доске лежали несложные инструменты мастера: три шпильки - костяная, черного дерева и тонкая стальная.
Перехватив любознательный взгляд Аносова, старик пояснил:
– Ими и наносим растушовку и штриховку, батюшка.
Мастер показал нож, на светлом фоне его был выгравирован охотник, стреляющий в крохотную белку.
– Эта работенка не так вредна, как травление, только глаза береги, пояснил гравер.
– Был я и на травлении, батюшка. Тяжелее и нет дела! За долгий день наглотаешься пакостных паров, идешь домой и как хмельной шатаешься. В голове шумит, во рту горько... Трудно и золочение через огонь. Глянь-ка!
В углу мастерской - небольшой горн на чугунных колонках. Ослепительно ярким жаром пылают раскаленные угли. Аносов подошел ближе и залюбовался статным пареньком, который держал клинок над синим пламенем и изредка проводил по стали заячьей лапкой.
– Ваня, поясни-ка Павлу Петровичу, в чем суть золочения, - попросил старый мастер.
Паренек блеснул задорными синими глазами, улыбнулся.
– Тут-ка хитрости нет, - спокойно ответил позолотчик.
– Густо смазал рисунок раствором золота в ртути - и в жар! От нагрева ртуть испаряется, а золото накрепко пристает к стали клинка. Вот и вся мудрость! Главное, рисунок сделать на металле.
Юнец неторопливо и толково объяснял Аносову мастерство золочения. В конце же его рассказа прозвучала нотка горечи:
– Удалишь краску, до блеска отполируешь узор, богатства много, гляди, сколь золота истрачено на клинок, - а душевной радости мало! Вот насечка - тут иное дело, тут сердце забьется!
Павел Петрович с изумлением разглядывал и рисунок и юношу.
– Да сколько
Старик пришел парнишке на выручку:
– Не считай его годы, батюшка, а цени мастерство, Иванка Бояршинов зеленый юнец, это правда, но полюбуйся на рисунок.
На металлической поверхности клинка пробегала смелая мягкая линия. Только вполне зрелый художник-гравер мог создать столь нежный и легкий орнамент.
– Вот, дивись руке! Такой талант ниспослан человеку. Бояршиновы все издавна к мастерству склонны, и размах у них хороший. Бояршиновых в Златоусте целое племя, и среди них не только граверы, но и сталевары, и мастера по ковке клинков, и по выделке эфесов и ножен. Одним словом, золотые руки!
Паренек смущенно покраснел и благодарно посмотрел на старика.
– Ты, дедушка, про другого Иванку, про Бушуева расскажи. Вот кто мастер!
– с горячностью сказал позолотчик.
– Молодец, Иванка, - похвалил юнца седобородый гравер.
– Не завистлив, не жаден. В том, милок, и сказывается великая душа. Бушуев хоть и молодой человек, а имеет большую страсть к художеству, и душа у него пылкая! К тому ж, по тайне будь сказано, он любит словесность и пописывает стишки. Если не затруднит, батюшка, он тут рядом, в горенке, взгляните! пригласил он смотрителя украшенного цеха.
Аносов положил руку на плечо паренька:
– Ну, Иван Бояршинов, вижу, большой мастер из тебя выйдет. В добрый час!
Иванка густо зарделся, глаза его заблестели. На душе молодого гравера стало радостно и легко. Когда за начальником закрылась дверь, паренек душевно сказал:
– Вот это человек! Всё, поди, понимает...
Между тем Аносов прошел дальше, и первое, что бросилось ему в глаза, это горн и высокий плечистый бородач, занятый синением клинка. Крепкой жилистой рукой мастер держал клинок над раскаленными углями. Сталь нагревалась, струила жар, и цвет ее постепенно изменялся: вначале она была желтой, как ночной огонек, потом - оранжевой, затем красной, как вечерняя заря, и вдруг красный цвет стал переходить в фиолетовый. У Павла Петровича дух захватило от чудесной игры оттенков. Они, как северное сияние, неуловимо, но ощутимо переливались один в другой множеством переходных промежуточных сияний. Старик гравер тоже залюбовался переливами горячей радуги. Но вот фиолетовый цвет стал нежно-синим. Уловив этот оттенок стали, мастер быстро отбежал от горна и проворно опустил клинок в воду. Взвился парок, зашипело...
– Стоящий мастер. Теперь клинок будет синеть, словно небушко в холодный зимний день!
– похвалил старик.
– Ну, а теперь идем, полюбуемся на Иванку Бушуева...
Под окном сидел круглолицый молодец с кудрявой головой и старательно, мелко выстукивал зубилом по синему полю клинка.
– Вот тебе и насечка!
– показал глазами старик.
Заслышав шорох за своей спиной, молодой гравер поднял серые глаза. При виде смотрителя украшенного цеха он встал.
– Продолжай свое дело, а я погляжу!
– мягко сказал Павел Петрович.