Больше не твои. После развода

Асхадова Амина

Селин поступает совершенно напротив: кивает головой и с большим любопытством продолжает разглядывать большой-пребольшой дом. Она, конечно же, в таких домах никогда не бывала, поэтому теперь наша квартирка, взятая в ипотеку, наверняка будет казаться совсем крошечной.

Когда чемодан все-таки приносят, я уже справляюсь с кудрями Селин и поправляю ее одежду. Селин говорит, что ей не холодно, но ее ладошки совсем холодные.

– Замерзла? – раздается за спиной голос Рамиса.

Внушительная фигура Рамиса стояла в дверном проеме. Оказывается, все это

время он наблюдал за нами, он смотрел на дочь и, как мне казалось, упивался своим превосходством над нами. Или же думал о том, до чего Селин красива и невероятна. Но мне, конечно же, привычнее склоняться к первому варианту.

– Да, она замерзла.

– Прикажу растопить камин, позавтракаем в гостиной.

Прикажу, прикажу, прикажу…

Не сосчитать, сколько раз я слышала это слово в своей жизни – сначала от отца, затем от Рамиса, и вот сейчас снова. Он ни на чуточку не поменялся.

– Лучше прикажи отвезти нас обратно, – не удерживаюсь от негодования. – Домой. В нашу квартиру.

– Здесь красиво, мама, – прерывает Селин мои мольбы.

Сложив руки на груди, Рамис смотрит прямо на меня. Он спокоен внешне, но в его глазах я улавливаю превосходство. Селин заняла его сторону. Впервые.

И это она еще не знала, что он ее отец. Боже.

– Позавтракаем у камина, – подытоживает Рамис.

Опустив голову, я поднимаюсь на ноги и принимаю свое поражение в эту минуту. Селин следует ко столу, попутно с интересом наблюдая за тем, как топят камин. Ей, конечно же, интересно все новое.

Я поправляю водолазку и бросаю взгляд на Рамиса. Есть мне совсем не хотелось, хотя пахло довольно аппетитно.

– У нее хороший аппетит, – замечает Рамис.

– Еще бы, ведь здесь одни сладости, – произношу с недовольством, усаживаясь за стол.

Селин уже успела взять круассан с шоколадом и теперь уплетала его за обе щеки, запивая его сладким апельсиновым соком. И все это на голодный желудок.

– Я могу приказать, и привезут другие блюда, – предлагает Рамис.

– Боюсь, это будет слишком долго. Не стоит.

Все это время я смотрю куда угодно, но только не на Рамиса. Смотрю, как разгорается камин или на дочь – куда угодно, но только не на него, ведь эта идиллия для меня чужая и мне совершенно не хочется здесь находиться. Тем более, в принудительном порядке.

– Теперь у нас есть время, Айлин. Много времени.

– Много – это день? Неделя? На сколько тебя хватит в роли заботливого…

Из меня чуть не вырывается слово «отца», но я вовремя замолкаю. Селин поедает свой круассан, без стыда измазываясь в шоколаде, и, к счастью, совершенно не обращает на нас внимания.

– Я взял отпуск. И никуда не тороплюсь, – заявляет Рамис.

Значит, отпуск. Я отрешенно смотрю в свою тарелку, переваривая услышанное, а Селин, с аппетитом доев свой круассан, тут же просится к елке. Елка стояла возле лестницы и была нарядная, мы в квартире свою еще поставить не успели, хотя каждый год ставим. Не такую высокую, но тоже красивую.

– Конечно, иди. Только

аккуратно, ладно? Она очень большая и тяжелая, – предупреждаю на случай, если Селин захочет все потрогать.

Оставшись с Рамисом наедине, я тихо спрашиваю:

– Как давно ты взял отпуск?

– Несколько дней назад. Сразу после того, как мне позвонила Рита и сообщила, что видела тебя с ребенком.

– Рита?.. – выдыхаю без сил.

– Она была проездом в этом городе, забирала диплом по психологии, когда увидела вас, – говорит Рамис невзначай.

Значит, Рита.

Наша общая подруга являлась источником всех моих бед. Увидела, донесла, и вот, теперь Рамис был здесь.

– Вероятно, психолог она просто отвратительный, – произношу, не сдержавшись.

– Зато как друг – просто превосходная, – прищуривается Рамис.

«Только ли как друг?», – мелькает в мыслях, но я сдерживаю себя из последних сил, чтобы не озвучить свое предположение.

Однако, Рамис считывает меня моментально:

– Нет, я не спал с ней, Айлин. Я совершил только одну ошибку в нашей с тобой жизни.

– Одну? – вырывается с иронией.

– Две, если считать Селин, – Рамис морщится, словно у него только что заболел зуб.

– Не пойму, ты забыл учесть измены со своей помощницей или первый аборт? Что из этого ты забыл, Рамис?

– Я понял. По-хорошему ты не хочешь, Айлин, – произносит Рамис, поморщившись на слове «помощница». – Тогда слушай. Первый аборт не был ошибкой, Айлин.

– Не был ошибкой? Наш сын для тебя ничего не значил?

Прикусив губу, я оборачиваюсь в сторону дочери. Она стояла у елки, трогая игрушки, до которых могла дотянуться, и, к счастью, не обращала на нас никакого внимания. Я бы не хотела, чтобы она стала свидетелем нашего разговора, это бы сыграло против Рамиса и в то же время сильно травмировало бы ее детскую психику.

Повернувшись к Рамису, я качаю головой и с ироничной улыбкой поднимаюсь из-за стола.

– Раз тот аборт не был для тебя ошибкой, то я не хочу тебя видеть, Рамис… – выдыхаю изнеможенно.

Хватит.

С меня довольно.

Я собираюсь пойти к дочери, но Рамис, оставшись сидеть за столом, произносит всего три слова и заставляет меня замереть на месте:

– Он был нежизнеспособен, Айлин.

– Что?

– Я знал, что у нас должен был родиться мальчик. Врачи сказали мне, что он нежизнеспособен, поэтому я посчитал аборт лучшим решением.

Глава 7

– Это все, что ты успел придумать за два дня? – спрашиваю у бывшего мужа.

А у самой голос дрожит.

И руки начинают подрагивать. От кончиков пальцев и до кистей. А тело после услышанного уже несколько раз похолодело и ровно столько же раз бросило в пот.

Услышать спустя годы о том, что мой ребенок был нежизнеспособен – больно. И безумно тяжело. Поэтому я предпочитаю считать, что слова Рамиса – ложь, и не более того.

– Я знал, что ты не поверишь. Тогда ты тоже не поверила бы, Айлин. И слушать бы не стала.