Болшевцы
Шрифт:
А лошаденка все сдавала и сдавала; плелась кое-как, шагом. Гуляев стал опаздывать с продуктами, ребята ругали его, а он вымещал все на лошади.
— Хоть бы издохла поскорей. Новая, какую ни дадут, все лучше.
Желание его исполнилось. Как-то весной, когда он давно уже был освобожден от обязанностей конюха, в один погожий вечер ребята повели лошадь пасти в лес. Нрава она была смирного — не впервой водили, понадеялись, не захватили веревки, пустили на полянке, а сами уселись в кружок, увлеклись разговорами и табачком.
Огорченные, потные, запыхавшиеся, вернулись они в коммуну.
— Сбежала, проклятая! Гнались, гнались, да разве догонишь? Она, небось, о четырех ногах.
— Ну и отлично, — заключил не без злорадства Гуляев. — Теперь бы нам орловского рысака. Мы бы показали!
И спешно принялся вместе с кузнецом Умновым за ремонт расхлябанной телеги. Опять пришлось таскать хлеб, мясо и овощи на собственных спинах. Ремонт телеги был закончен. Давно высохла на ней зеленая масляная краска. А новая лошадь все не появлялась.
Болшевцы возмущались, несколько раз ходили к Мелихову. Теперь они уже понимали, что коммуна принадлежит им и они сами должны заботиться о том, чтобы она имела все нужное. Они постоянно с гордостью говорили об этом на собраниях. И в то же время, когда дело доходило до какой-либо нужды, то уж, конечно, ОГПУ должно было удовлетворить ее немедленно и без каких бы то ни было с их стороны обязательств. Нет инструментов — пришлют! Лошадь сбежала — Погребинский выручит!
— Давай лошадь. Забыли, что ли? Канцелярия…
— А где я вам возьму лошадь? — удивлялся Мелихов. — Коннозаводства у меня нет.
— А у нас есть? — визгливо кричал Гуляев. — У нас есть коннозаводство? Не будем на себе таскать продукты. Хватит!
— Что ж, без обеда насидитесь. Готовить-то не из чего.
— Как же это так? — спрашивали удивленные ребята тоном пониже.
— А не знаю… Надо было лошадь беречь.
— Кляча ведь. Издыхать срок пришел. И не убежала она, а где-нибудь подохла. Без вины Леху тогда от нее отставили, — говорили сторонники Гуляева.
— А теперь вот и клячи нет…
Товарищ Ягода приехал после обеда. Большая темная машина, вспыхнув на повороте стеклами, мягко остановилась.
О его приезде мгновенно узнали все. Воспитанники высыпали на улицу.
Не было такого человека, которого бы не взволновал приезд Ягоды. Кто не знал его имени? Кто не произносил это имя в шалмане — с чувством страха, в тюрьме — с надеждой и здесь, в коммуне — с уважением, с боязнью оскандалиться, не оправдать доверия, с глубокой убежденностью, что не останется без оценки ни один шаг. И вот он ходит по коммуне — такой простой, спокойный, подтянутый, не спеша беседует с ребятами. Он останавливается перед новым домом, Гуляев слышит его вопрос:
— Давно ли закончили?
И видит, как он небольшой ладонью ощупывает стену. Движения у него
— Место сырое, — говорит он. — Стены будут гнить. Фундамент надо было поднимать выше. — И подробно, ровным голосом рассказывает, как нужно предохранять стены от сырости.
«Инженер», думает Леха.
Потом Ягода идет в столярную, в кузницу. Легкий шопот вместе с пылью стелется по его следу.
— Тесно у вас в кузнице, — озабоченно говорит он. — Вентиляторы придется сменить. Здесь нужны сильные вентиляторы. Работа лучше пойдет.
Рука его лезет в ящик с углем:
— Уголь плохой, крошится. С примесями. Это вредно.
— Вонища от него, — подхватывает кузнец Умнов, — очень вредная для человека вонища.
— Не только для человека, — отвечает Ягода, повертываясь. Леха видит на мгновенье его глаза. — Сера и фосфор вредны и для металла. Металл от них делается хрупким.
Покашливая, краснея, неразборчиво мыча, Умнов пытается что-то рассказать об угле, мехах, кузнечном инвентаре. Ягода внимательно слушает, соглашается. Он все это знает. «Может быть, раньше кузнецом был», думает Леха.
В столярной Ягода беседует с ребятами о различных породах дерева, о плохом качестве болшевских табуреток.
— Дерево надо выдерживать. Сушилку следует завести. В печке сушить не годится — волокна теряют от этого прочность.
Слушает Леха внимательно, заходит посмотреть справа, потом слева. «Решительно все знает, — обеспокоенно думает он и мучительно завидует ребятам, разговаривающим с Ягодой. — Экие вахлаки — и стоять даже не могут как следует: переминаются, переваливаются. Вот он, Леха, сумел бы поговорить, только бы подвернулся случай».
Наконец пришли в сапожную мастерскую. И снова начинается степенная беседа о недостатках и достоинствах спиртовой подошвы, о фасонах.
Леха, работая локтями, наступая на чужие ноги, пробивается вперед. Вокруг шипят:
— Куда ты, малахольный! — Леха не обращает внимания.
И вот, наконец, он стоит перед Ягодой. Он вспотел, волосы взлохмачены. И голос не слушается:
— Тут бы надо…
Томительная, долгая пауза. Ягода ждет.
«Осрамился, — смятенно думает Леха и начинает переминаться с ноги на ногу. — Опоздал! По сапожному делу обо всем уже поговорили. Не повторять же сначала?.. А сказать нужно. Ждут».
И неожиданно для себя самого Леха говорит:
— Лошадку бы дать в коммуну!.. — как будто в сапожной об этом самом и следовало говорить.
— У вас же была лошадь?
Ягода на секунду наморщил лоб:
— Конечно, была, я сам подписывал приказ.
— Сбежала, — ответили ребята хором, — сбежала, гадюка. Теперь хлеб и мясо таскаем на спине.
— Как же это так она сбежала?
Пришлось, хочешь — не хочешь, рассказать всю историю подробно.