Болшевцы
Шрифт:
— Все померло! — шутливо сообщал он артиллеристам и продолжал управлять боем.
Быть может, Эмиль прошел бы с бронепоездом весь польский фронт и с непокрытой головой стоял бы над свежезасыпанной могилой убитого командира.
Быть может, дождливой осенней ночью наступал бы с десантным отрядом на Махно, а после окончания гражданской войны ехал бы по мандату в пассажирском поезде на курсы командиров. Все, вероятно, произошло бы именно так, если бы Эмиль не заболел сыпняком. Его сняли с бронепоезда и в беспамятстве положили в холодный,
Отец и мачеха жили плохо, впроголодь.
Мачеха встретила Эмиля неприветливо:
— Явился… Что ж тебя «товарищи» не кормят? Свобода, а хлеба и на золото не купишь.
Эмиль шлялся по городу, домой приходил голодный и злой. Мачеха каждый кусок сопровождала попреками.
Поиски заработка привели Эмиля на базар, к ветхой вылинялой карусели. Здесь за гроши он вместе с такими же голодными сорванцами вертел карусель, здесь он познакомился с Давыдкой Кренделем, а через него — с «байстрюками». Это были мелкие воришки и хулиганы. Они как раз подготовляли какое-то «дело» и пригласили Эмиля. Он согласился.
«Брали» склад с посудой. Эмиль стоял «на стреме». Все обошлось хорошо и гладко. Возвращались по ночным улицам, волоча за плечами тяжелые мешки, подкладывая под них шапки, чтобы посуда не резала спину. Давыдка Крендель с показной смелостью горланил на всю улицу:
Эх, времечко прекрасное, Настала жизнь опасная, Бандиты раздевают догола…Потом вместе с новыми товарищами Эмиль перебрался в Москву. Здесь удобнее красть. Тюрьма, опять кражи, опять тюрьма. В Бутырках впервые он услышал разговоры о Болшеве. Заявление о приеме в коммуну он послал тайно от товарищей. Был почему-то уверен, что не примут. Оказалось — приняли.
После истории с бельем прошло несколько месяцев.
Эмиль однажды бродил по лесу. Он думал о себе, о своей жизни. Вот женится он, дадут квартиру, детишки пойдут мал-мала меньше… А дальше? Что будет дальше?
Сквозь просвет между деревьями, задернутый прозрачной сеткой роящихся в воздухе мошек, Эмиль увидел бежавшего по дороге Серегу Третьякова и окликнул его.
— Крупская с Ягодой приехали! — прокричал ему на ходу приятель и побежал дальше.
Эмиль бросился вслед за ним.
Гостей они нашли внутри бывшего крафтовского особняка, в комнате конфликтной комиссии.
Надежда Константиновна, такая знакомая по портретам, стояла, облокотясь о подоконник, и негромко разговаривала с воспитанниками. Эмиль пробежал глазами по лицам товарищей — Накатников, Гуляев, Осминкин…
В окно заплывал запах свежей хвои и листьев.
Надежда Константиновна рассказала, как зимой 1921/22 года в этой комнате жил Ильич.
Он приехал
Надежда Константиновна приезжала к Ильичу. Гуляла с ним, увязая в занесенных снегом канавках.
— Хорошо было ходить по красивой лесной дороге, — говорила она задумчиво.
Болшевцы стояли молча вокруг товарища Ягоды. Эмиль взглянул на портрет Ильича, висевший на стене, и вдруг ясно, до мельчайших подробностей представил себе живого Ленина, еще недавно здесь работавшего, здесь дышавшего, здесь мечтавшего о замечательных вещах.
Как он раньше не знал, что здесь жил Ленин? Почему никто не написал этого на дверях большими сияющими буквами?
Комната была как комната. Бывало, Эмиль ходил сюда слушать, как разбирали дела болшевцев, сидел на этом подоконнике.
Он посмотрел на свои покрытые пылью сапоги, отошел к двери, стараясь не шуметь, и поскреб о порог подошвы.
Около портрета Ильича висела на стене маленькая подковка, выкованная в коммунской кузнице Умновым. Надежда Константиновна осторожно тронула ее пальцем и сказала о уважением:
— Маленькую выковать труднее, чем большую…
Эмилю стало жалко, прямо обидно, что не он ее выковал. Он сейчас снял бы ее, протянул и сказал бы: «Надежда Константиновна! Примите от бывшего правонарушителя».
Но ведь он закройщик. Неожиданная мысль обожгла его.
И когда Ягода и Крупская, сопровождаемые ребятами, пошли осматривать мастерские, Эмиль, обогнав всех, задыхаясь от волнения и бега, полетел в обувную.
Утренняя смена еще работала. Синяя спецовка Румянцева, как всегда, висела над дверью и хлестнула Эмиля полой по лицу.
— Ребята! — заорал Эмиль, срывая спецовку и откидывая ее в угол. — Сошьем туфли Крупской!
— Есть туфли! — добродушно ответил Румянцев.
Ягода и Крупская вошли в обувную. За ними толпой двигались болшевцы.
Эмиль торопливо взял карандаш у Румянцева.
— Надежда Константиновна! — начал он торжественно и сразу же смутился оттого, что сгоряча прервал слова говорившего директора мастерской.
Все обернулись к нему.
— В общем постановили снять с вас мерку!.. — выговорил Эмиль залпом.
Спустя час вокруг Эмиля, кроившего кожу для туфель, тесно стояли ребята. Они критически глядели на его работу, давали советы и беззлобно шутили:
— Ну и сказанул!
— В общем и целом, — подражая его голосу, сказал Накатников, глядя, как Эмиль ловко работает сапожным ножом.
Эмиль не выдержал — «в целом» он не говорил.
— Ну и трепачи, — сказал он уныло. — И чего вы все трепитесь?
— Довольно, ребята! — сурово крикнул Гуляев. — Мешаете работать человеку!..
Он должен был шить верхи и с нетерпением ждал заготовок.
Эмиль кончил кроить и, любуясь заготовками, отдал их Гуляеву. Он долго смотрел потом, как в ловких руках куски кожи приобретали форму изящных туфель.