Большой дом
Шрифт:
— Он научил меня «нет» говорить. И, нет, мама, ты моих друзей пальцем не тронешь.
Воронёнок, каркнув «Никогда», вспорхнул с его руки. Мама тяжело вздохнула.
— Ничего ты не понимаешь…
— Это ты не понимаешь. Ты хочешь, чтобы все мои друзья хорошими были. А они не хорошие. Они просто мои друзья. Такие, какие есть. Я знаю, что они разное делали. Но я их не за это люблю. Мы, мама, не любим людей за то, что у них плохого нет. Так ведь нам любить будет некого. Мы друзей любим за те мгновения, когда во всём мире не остаётся никого кроме них. И они
— Ты ведь понимаешь, что мы через всё это тоже прожили? Что у нас тоже такие «друзья» были? — спросила мама.
— Наверное, — пожал плечами дядя Фёдор, — но вам же не обязательно жить ещё и за меня, правда? Я, может быть, сам разочаруюсь и расстроюсь. Но это я сам буду, без вашей помощи. Я ведь не прошу меня жить научить. Я прошу помочь там, где я сам не умею. Вот вы уже решили, кого из моих друзей убивать будете, а как нам всем отсюда выбраться — не придумали!
— Да ладно, — хмыкнул кот, — вот вам лишь бы драматизма развести.
И, вкратце, рассказал про тр-тр Митру.
— Значит нам надо на почту идти, искать адресную книгу! — оживился папа.
— Я, в том, что не права, признаваться не умею. Так что мне, кот, проще будет твою шкуру на барабан натянуть. Но я этого делать не буду, потому что я своего сына расстраивать не хочу. А ты, папа, с дядей Фёдором останешься трактор чинить, — распорядилась мама, — кота тоже прихватите, он у нас, похоже, большой знаток электротехники, а до почты я и сама прогуляюсь.
И она, подобрав своё оружие, пошла. С ней, на всякий случай, Ирвен отправился, а за ними всеми корова Мурка увязалась.
По дороге корова ненавязчиво Ирвена от мамы оттёрла и сказала:
— Разрешите-ка вас Римма… как вас по отчеству?
Мама особо не удивилась. С ней, когда ей надо было, разговаривало даже то, что по определению даром речи не обладало. А вот Шарик-Ирвен очень удивился.
— Мурка, ты что, разговариваешь?
— Не с тобой, мизогинный ты свинокобель! — прошипела Мурка.
Ирвен аж присел.
— Я вообще-то того, демон.
— Вот именно, порождение патриархальных верований, напрямую ассоциирующих знание и власть с мужским началом и, тем самым, легитимирующее андроцентрический нарратив.
Демон прокашлялся.
— Я, конечно, по интонации понял, что ты в виду имеешь, но вот…
— Заткнись, короче говоря… — отрезала Мурка и повернулась к маме, — в общем, очень мне надо с вами поговорить. Иначе наша история тест Бекдел-Уоллес не пройдёт.
— Замечательно, — отстранённо ответила мама, — и что от меня требуется?
— Как минимум, выслушать. Женских персонажей в истории — меньше двадцати процентов, не представлены этнические меньшинства и трансгендеры, не раскрыта интимная линия между почтальоном Печкиным и профессором Сёминым, половина женских персонажей является жертвами насилия, и автор растушёвывает сам акт насилия якобы сюжетной необходимостью, тем самым оправдывая его.
— Самое глупое, что можно было
— Именно! — радостно подтвердила Мурка, — насилие над животными! Я уже говорила, что я — веганка?
— Вопрос с гендерной предвзятостью будем считать закрытым, — сухо отрезала мама, пальцем проверяя заточку Кремлёвского Скальпеля, — а то женских персонажей тут может ещё меньше остаться.
Тем временем, они к почте пришли. Сейф нашёлся там, где сказал Печкин. И код к замку подошёл. И даже адресная книга внутри оказалась в целости и сохранности.
А тут и папа с дядей Фёдором и котом подоспели:
— Мы тр-тр Митру починили! — радостно заявили они.
На улице обречённо прокричала курица.
— Жаль только Печкина починить не удастся, — печально добавил дядя Фёдор.
— И правильно, — говорит Шарик. — Он такой вредный.
— Вредный он или не вредный, не важно. Без него мы, может быть, у нас вообще ничего бы не вышло.
— А я проблемы совсем не вижу, — выступил папа, — он ведь почтальон местный. Значит он связан с почтовым отделением. Мы его сейчас запросто обратно запросим. Тем более, что срок возврата ещё не истёк. Нам бы только найти его характеристический вектор…
Мурка издала невнятный хрюкающий звук и исчезла. Через пару минут она вернулась с конвертом в зубах.
Папа принял конверт, сорвал сургучную печать, ознакомился с содержимым вложенного письма и, хмыкнув, принялся за дело.
В служебном помещении, у дальней стены, грузовой лифт находился. Он был зелёный и железный, чем-то похожий на печку. Папа, сверяясь с письмом, повозился немного с тумблерами и нажал на большую прорезиненную кнопку. Лифт загудел. Дверцы распахнулись и на пол кубарем вывалился почтальон Печкин.
Невесть как пробравшийся внутрь Слейпнир лизнул почтальона в лицо.
Печкин приоткрыл глаза.
— Папаня, — пробасил телёнок.
Почтальон оглянулся по сторонам. Посмотрел на Слейпнира, на Мурку…
— Там, в лифте, есть режим кремации, — прохрипел он, — Верните меня обратно, пожалуйста.
Мама и папа, не говоря ни слова переглянулись, и подняв Печкина под руки понесли его обратно в лифтовую клеть. Почтальон выкрутился и оттолкнул их…
— Вот так я и знал, что у вас всё семейство такое, без чувства юмора и сострадания.
— А вы… как вас? — начал папа.
— Игорь Иванович, — подсказал Печкин.
— Вы, Игорь Иванович, кажется, читали «Протоколы сельскохозяйственной магии» Курляндского. Первое издание, одна тысяча девятьсот тридцать четвёртого года.
Почтальон насторожился.
— Допустим, читал. А какого года издания я не знаю.
— Зато я знаю, — папа окинул взглядом корову и телёнка, — очень уж известно это первое издание. Там в одном ритуале опечатка очень смешная. Там слово «совокупиться» следует читать как «присовокупить». Но иногда старательные студенты делают именно так, как написано. Недаром говорят, что Ремесленник должен быть не только небрезгливым, но ещё и внимательным.