Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Шагин Игорь Игоревич

На следующий день Славик вернулся со следственки, сказал, что договорился — его отправят на Бучу. И что его скоро увезут. От себя же, как сказал Славик, он договорился, чтобы мне разрешили в камеру холодильник (только небольшой, размером с тумбочку) и электроплитку. А также, если я хочу, небольшой магнитофон (музыкальный центр) и телевизор с DVD.

Я говорил Славику, что один из моих знакомых купил и отдал Оле телевизор с DVD, чтобы передать его мне. Но его не приняли. Славик сказал, что это будет разрешено официально и занесено, как и кофеварка, в карточку. Это будет стоить недорого. И никто потом это не заберёт.

— Заберут! — возразил я.

— Не заберут, — сказал Славик, — но если заберут, то какая тебе разница, папа? Посидим пару недель до моего отъезда как люди. У Тимошенко Юли холодильник на этаже, а у тебя будет в камере.

Я

не спорил и не возражал Дедковскому. Возможно, он так решил себе и вопрос с Бучей. И мне хотелось сделать ему подарок.

Телевизор с DVD у Оли был. Оля купила электроплитку, небольшой магнитофон — музыкальный центр — за 50 долларов и нашла (правда, с очень большим трудом — пришлось объехать весь город) холодильник размером с тумбочку. И отдала это всё тому, кому велел передать Дедковский.

А на следующий день в шесть часов утра это всё было в камере. Холодильник Дедковский разместил вместо мусорного ведра. Он был маленького размера — как мини-бар в гостинице, с облицовкой под дерево. В камере уже был один телевизор, и телевизор с DVD Дедковский разместил на краю стола у нар, а электроплитку — с другого края. А музыкальный центр — «балалайку» — к себе на нару и отправился клацать кнопки на TV с DVD и на магнитофоне, к которым были переданы несколько компакт-дисков с музыкой и фильмами. Я утром, часов в одиннадцать, позвонил Оле и сказал спасибо. Мол, сейчас разбираемся, как всё работает.

Только я закончил говорить по телефону, как за дверью послышались голоса и клацнул замок. Я быстро отправился к кофеварке — положить в неё телефон. А Славик — к двери. Дверь открылась. Рядом с дежурным стоял корпусной. Он сказал нам выйти на коридор и сопроводил нас в боксик.

— На хуя? — спросил Дедковский. — Шмон?

Корпусной сказал, что не знает. Позвонили и сказали закрыть в боксик.

Мы находились в боксике, и я сказал Дедковскому, что всё заберут.

— Не заберут, — сказал Славик.

— Заберут, — сказал я...

— Я тебе говорю: не заберут, папа!

Буквально минут через пять-семь нас завели в камеру. Сумки были выдвинуты, а вещи — не тронуты. Телевизора с DVD, электроплитки, холодильника и магнитофона-«балалайки» в камере не было. На столе стояла вытащенная из-под нары Дедковского пятилитровая пластиковая бутылка коньяка. Кофеварка стояла рядом — её не тронули. Дедковский подозвал дежурного и спросил, кто был на шмоне. Дежурный сказал, что не знает, он сам удивился, что корпусной закрыл его в баландёрскую. Дедковский открыл воронку-бункер кофеварки, но телефона там не было.

— Всё-таки мусор'a — пидарасы! — сказал он, глядя на пятилитровую пластиковую бутылку коньяка.

А через час был ещё один шмон. Нас вывели из камеры и по отдельности обыскали. После чего почти час продержали в боксике. Шмонщики перевернули всю камеру. Все вещи из сумок повытряхивали на нары, а продукты из коробок повыкладывали на пол. Повскрывали подушки и матрасы.

— Это он хочет, чтобы я сам к нему записался, — сказал Дедковский, — но я не пойду, хорош.

— Надо было хоть коньяку попить, — добавил Славик.

При втором обыске коньяк забрали. Кофеварка стояла на столе.

А через полчаса Славика заказали с вещами. В тюрьме прощания не бывают долгими.

— Давай, папа, — сказал он.

И за ним закрылась дверь.

После того как Дедковского увели и в коридоре стихли шаги, я оставил колбу с кофе на столе, а кофеварку забрал к себе на нару и достал из неё телефон.

Когда Оля передала кофеварку и когда Дедковский уезжал на суд или был на следственке, а Саша днём спал, я внимательно изучил кофеварку. Она была вся пластмассовая, за исключением основания из привинченной саморезами жестянки, под которую уходил сетевой провод. Кроме того, она имела круглый, плоский, железный, размером как блюдечко, нагревательный элемент, на который ставилась стеклянная колба в форме чайника с пластиковой ручкой, куда из воронки-бункера стекал заваренный кофе. По всей высоте корпуса был отсек для воды. А сверху кофеварки была пластиковая откидная крышка для заливки воды. Казалось, что между дальней стенкой отсека для воды и задней стенкой кофеварки должна быть полость. Однако верх кофеварки полностью состоял из пластика, на котором не было ни винтиков, ни защёлок. И пластик должен был как-то сниматься, чтобы был доступ к патрубкам подачи кипятка. Не найдя ни винтиков, ни защёлок, в один из дней исследования кофеварки я попробовал просто

сорвать пластиковый верх пальцами. Края пластика врезались в подушечки пальцев, но потом неожиданно крышка вместе с откидывающейся для доступа к бункеру воды дверцей снялась, словно пластиковая крышка со стеклянной банки, обнажив в том числе и патрубки, уложенные в плоскости под крышкой. Патрубки же поднимались снизу вверх из трубчатого проёма и дальше — по той самой открывшейся полости между дальней стенкой ёмкости для воды и задней стенкой кофеварки. Эта полость была шириной и глубиной в три пальца и чуть тоньше спичечного коробка, куда антенной вниз, которая КАК БУДТО СЛУЧАЙНО проходила дальше в трубчатый проём, заподлицо по верхнему обрезу тютелька в тютельку ставился мобильный телефон «Эриксон». И верхняя крышка кофеварки, как на банку, надевалась снова. Если не обращать внимания на небольшую, режущую, жгучую боль в подушках пальцев, эту операцию (по съёму крышки, помещению телефона и надеванию крышки) можно было провести за несколько секунд. Когда я обнаружил эту полость, то несколько раз примерил телефон и надел крышку кофеварки на место. Поскольку кофеварка имела металлические части, металлоискателем телефон не обнаруживался. И в тот день — в день последних двух обысков, когда Дедковский отправился к двери и находился к ней лицом, — я именно в эту полость под крышкой кофеварки поместил мобильный телефон (а не в оговоренное в ней место — воронку для кофе). Видимо, это и вызвало через час повторный обыск, поскольку при первом в оговоренном месте телефона найдено не было. Не было и уверенности, что он ещё в камере, ибо кто-то из шмонщиков или тех, кто проводил первый обыск, мог его тихонько забрать себе.

Я достал из кофеварки телефон, позвонил Оле и сказал, что всё, что она передала — холодильник и другое, — забрали. Оля ответила, что в тот же день, когда она отдала эти вещи (технику), она встречалась с Бардашевским и отдала ему золотые звёзды и заявление Беспечного. Но я попросил Олю рассказать подробности позже, когда позвоню вечером.

В камере я оставался один, и после проверки, которая проходила примерно в 21-00, достал телефон и позвонил Оле. Она рассказала, что после того, как отдала телевизор, холодильник и другое тому человеку, которому ранее отдавала кофеварку и другие вещи, ей позвонил Бардашевский и сказал, что ему сказали, что он может с ней встретиться и забрать заявление Беспечного. У Бардашевского были законные основания встретиться с Олей, поскольку в заявлении шла речь о его агенте. Оля предложила встретиться в ресторане «Uncle Sam», угостила Бардашевского ужином и спиртным. Звёзды он взял, оглянувшись по сторонам и спросив, не снимает ли его камера. Возможно, о звёздах он доложил руководству, а может быть, оставил себе как сувенир. Дедковский рассказывал, что Бардашевскому нравилось слово «звездолёт». А его любимой песней, которой он поздравлял свою супругу с рождением нового сотрудника (как сказал Дедковский, чему Славик случайно стал свидетелем, когда Бардашевский прослушивал своё поздравление по радио), была «ВВС» из кинофильма «Асса».

Оля отдала заявление Беспечного. Он его прочёл. И когда у Оли на глазах появились слёзы, он сказал, что в основном всё так — и по поводу свиданий, и по поводу другого.

— Но я его не травил!

А потом он порвал заявление на мелкие кусочки и положил к себе в карман. И добавил, как будто размышляя вслух, что предателем становятся один раз. Бардашевский предателем не был. Он просто выполнял свой долг. И чуть-чуть зарабатывал на слезах матерей. Перед тем, как встретиться с Бардашевским, Оля заехала в «Ксерокс» и сделала цветную копию заявления, которую отдала Бардашевскому, а оригинал оставила себе.

Дедковского же я больше никогда не видел. Но несколько раз слышал от него и о нём. Как и обещали, его отправили в лагерь на Бучу, откуда он освободился по УДО (условно-досрочное освобождение) или по амнистии на год раньше. Я помог ему купить вещи, но деньги не были потрачены на них или потрачены только частично. На оставшуюся сумму, как он сам сказал, он организовал банкет на день рождения Сове, которой всё рассказал и которая передавала спасибо и привет.

Потом на него Оле жаловалась Мирослава — что он то ли проколол, то ли пропил её телефон. А потом Славика понесло по бездорожью, как он сам любил о ком-то говорить. Он получил пять лет за пьяную драку и избиение милиционера, который, слава Богу, как сказала Мирослава, не был при исполнении. Потом ещё пять. А потом умер в лагере от туберкулёза.