Болтливои? избы хозяи?ка 2

Шкот НатАша

Петя-Соловей довел домой без происшествий. На пороге родного домика ее долго тискали, кружили невидимые охоронники.

— Хозяюшка, лебедушка наша, свет очей наших!

— Барышня, дома! Радость какая!

Степка лишь улыбалась и махала руками, боясь выплеснуть ценную воду. Как только ее отпустили, помчалась изо всех ног в гостиную.

— Хозяюшка, постоялый двор у нас нынче, гостей набегло… — прокричала Лукерья вслед, да Степка и сама увидела гостя, остановившись у двери.

— Привет, красотка! А это я к тебе

приперся, не прогонишь? — Лапа собственной персоной сидел в кресле у камина и улыбался.

Степка лишь помычала в ответ. Нужно было сначала с раненым разобраться, а гости подождут.

Оглядела комнату, ища Петра Ильича. Тот обнаружился завернутым в теплое одеяло до самого носа, а возле него сидел Славик в привычной полицейской форме. Рядом, на стуле, расположился Грозный. Выглядел он устало, под глазами тени, одежда перепачкана, местами изорвана. Чудовищно захотелось обнять их всех, поцеловать, утешить. Она-то на Полянке сил набралась, а они бедолашные, столько всего вынесли, вон из последних сил держаться.

Но это потом, сначала раненный, напомнила она себе. Подошла к больному, даже не скинув верхнюю одежду. Присела у дивана, обняла за шею, прижалась к губам. Сейчас, когда уже не так остро переживала за его жизнь, видя, что лечение помогает, позволила себе неторопливость. Погладила его.

Вспомнилось, он как он разбил кулаком стекло в машине похитителей, как запрыгнул за руль, спасая ее. Как со стрелой в теле шел отгонять хапунов. Настоящий герой! Едва не прослезилась от наплыва нежности и безграничной благодарности. Захотелось подарить ему частичку тепла, приласкать, поделиться силой.

Убрала волосы со лба, погладила шею, а затем, надавив на подбородок, влила воду в рот. Больной вздрогнул, но выпил воду одним большим глотком. А затем лишь долю секунды ничего не происходило…

Отбросил одеяло и сграбастал женщину в объятия. Степка даже понять ничего не успела, как оказалась лежащей на диване, придавленная голой грудью Петра. Он впился в ее губы грубо-голодным поцелуем, задрав дубленку вместе со свитером, коснувшись голой кожи и застонал, словно ему больно. Но при этом решительно просунул язык в рот, пленив губы и лишив воли. Она потерялась, растаяла, задрожала…

Это было неожиданно. Петр казался смертельно раненным и столь бурного отклика ничего не предвещало. Голова закружилась, дыхание остановилось, а широкая ладонь чаура уже нырнула под лифчик.

— Твою ж мать! — в затуманенный разум ворвался возмущенный вскрик Лапы.

Петра Ильича буквально отодрали от нее. Секунда и она оказалась на ногах, прижатая к теплому боку белого волка. Хватая воздух ртом, глаза в глаза, потому что его лицо оказалось очень близко, она попыталась вырваться, да не тут-то было. Светлые глаза зыркают зло, губы сжаты в одну линию.

— П-пусти! — охнула она. Объятия ослабли. Она с секунду глядела на него часто-часто моргая, а потом повернулась

к женихам:

— Ты… вы… чего сидите? Антон, Славик, почему не вмешались?

— Честно говоря, сам офигел, — выдал Антон.

— Я тоже не ожидал, он же лежал, не дышал! И вдруг бросился, как на самку течную. Прости, Штефа! — Славик развел руками.

— Степушка… что? Черт! — Петр Ильич, выпрямился на диване, куда его забросил Лапа и недоуменно смотрел по сторонам, — что… случилось?

— Ты блин, герой-любовник живучий, однако, — буркнул Лапа, все еще не выпуская Степку.

— Не твоими молитвами, полагаю, — ответил Петр, нахмурившись, — кто такой?

— Та не, я о мужиках не молюсь!

— Эй, мальчики, не ссорьтесь, нам и так есть с кем воевать. Лапа, может выпустишь меня? Опасности нет, честно.

— Не могу, — ответил тот и Степка в этот раз разглядела, что он неестественно бледен, — что-то… нехорошо мне.

— Штефа, его хапун ранил, — сказал Вячеслав, — но этот баран отказался ехать к знахарке, хотел сначала тебе новость сказать.

— Что? Как ранил, куда, когда? Какую новость?

— Я узнал, кто хапунам тебя заказал, — Лапа глупо улыбался, а его кожа бледнела и на ней отчетливо проступила сетка синих вен.

— И кто?

— Огневик. И причем заказ масштабным вышел… на всех. На всех Слагалиц. Около пяти лет назад…

— Как…

— Все, сказал. А теперь буду падать, — и рухнул на пол. Степка, не удержав его, упала сверху.

— Дело дрянь, Степушка! — изрек Петр Ильич. Лапу раздели, уложили на диван, на котором давеча лежал чаур и осмотрели. От шеи, через грудь и до живота тело было исполосовано тремя царапинами, похоже, что от когтей, — смотри, а вот здесь укусы.

Шесть мелких ранок, обнаружились на предплечье. Из них и царапин сочилась черная кровь.

— Фу, гнильем смердит! — сказала Лукерья, — это от яво преть, что ль?

— Помолчи лучше! — оборвала ее Степка, обеспокоенно глядя на бесчувственного Лапу, — Петя, но раны ведь не глубокие. Промоем, продезинфицируем, заживет? Даже шить не придется. Нет?

— Я не зря говорил, что хапунов опасаться надо. Яд на их зубах и когтях смертелен. Эти раны никогда не заживут. Яд постепенно отравит всю кровь и он умрет. Прости, что расстраиваю, моя хорошая.

Петр Ильич уже твердо держался на ногах, о недавнем ранении говорила разве что бледность.

— Нет, погоди, какой умрет?! Тебя от стрелы спасли, а его от царапин не спасем? Бред!

Она сбросила на пол дубленку и склонившись над раненым стала отжимать воду с волос. К сожалению волосы прочти просохли и всего несколько капель упали ему на грудь. В месте соприкосновения с черной кровью вода зашипела, запузырилась. Лапа застонал.

— Как-то не так действует вода… — прошептала Слагалица, — когда лечила ожоги Мите, вода светилась и впитывалась в кожу.