Бомбардировщики

Максимушкин Андрей Владимирович

— Ни пуха, ни пера, — напутствовал Овсянников.

— Удачи и темной ночки, — пожелал со своей стороны десантник. Крепкий, вежливый, дружелюбный капитан госбезопасности произвел впечатление на летчиков. «Наш» — и все тут. Одним словом сказано.

— К черту! — отреагировал оперуполномоченный на полпути к двери.

Уже схватившись за ручку, Гайда остановился.

— Машины нужны. Кровь из носу. У меня только «эмка». Иван Маркович, дай две полуторки. Людей надо прихватить, у Клауса своих маловато.

— Бери, — махнул рукой полковник Овсянников, — но чтоб пустым не возвращался. Если не привезешь бомбистов, сам за машины будешь у Селиванова тягловой лошадью отрабатывать.

— Круто, — пробормотал капитан Верхотин, потирая подбородок.

Через два часа на аэродроме установилось некоторое подобие порядка. Овсянников был готов в течение получаса поднять в воздух две эскадрильи. С минуты на минуту ему доложат о готовности второй группы. Всего три десятка бомбардировщиков. Остальные числящиеся по штату машины стоят в ремонте. У коллег из транспортной авиации тоже все устаканилось. Спасибо орлам Верхотина, не побрезговали бурлацкой работой, помогли своим летунам, а когда у Овсянникова освободятся бензозаправщики, он их передаст Максимову. Уже скоро, еще три бомбардировщика осталось заправить, и все. Последние литры заливают. Цели распределены между группами. Майор Савинцев вместе со штурманами комэсков проработал маршруты. Можно надеяться, что неожиданностей над целями не будет. Как обычно, первыми вылетают разведчики с забитыми САБами бомбоотсеками. Решив

подстраховаться, полковник Овсянников выделил по три осветителя на каждую цель. Одни из самых опытных экипажей, основное требование к штурманам, чтобы с закрытыми глазами могли цель найти. В этот вылет самолеты лейтенантов Гордеева и Туманова, вдобавок к хорошо зарекомендовавшим себя САБам, получили новые, недавно поставленные на вооружение ФОТАБы. Приславший подарок полковник Судец говорил, что вспышка от ФОТАБ очень мощная, позволяет не только как следует разглядеть все, что внизу творится, но даже сфотографировать. Зато у этой игрушки нет парашюта, вспыхивает и быстро гаснет. Для подсветки обнаруженного объекта надо использовать САБ. К сожалению, ни сам Овсянников, ни Чернов на задание не пойдут. У обоих полно забот на земле. Командирами групп комполка поставил капитанов Иванова и Ливанова. Да, Ливанов с этой ночи капитан. И штурман у него пойдет в бой старшим лейтенантом. Назначение подтверждено, осталось дождаться курьерский «У-2» с приказом и зачитать перед строем. Торжественно, под полковым знаменем, чтоб запомнили. Хотя Иван Маркович и так знал, что ребята этот день запомнят надолго. Этому присвоению званий Овсянников был искренне рад. Еще бы дождаться орденов для Володьки Ливанова и его экипажа. Что бы там штабные пни не говорили, а «Красного Знамени» Ливанов достоин. Заслужил. Начальство долго ждать не пришлось. Вскоре позвонил сам комкор и, коротко поздравив полковника Овсянникова с очередным званием, распорядился поднимать группы по мере готовности. Время вылета и удара на усмотрение полкового командования.

— Главное, бомбить до рассвета, чтоб лимонники твоим орлам перья не выклевали, — заявил Владимир Александрович Судец, — и готовь самолеты для дневного удара. Знаю, тяжело, люди устают, но ничего поделать не могу. Синоптики обещают грозовой фронт. Надо успеть пробомбить передний край.

— Будем работать, товарищ полковник. Максимову что передать?

— Он самолеты подготовил? Нет? Пусть сам через час позвонит, а пока передай товарищу, что для его тяжеловесов будет почти идеальная цель: на самом берегу, зениток мало, а наших истребителей будет много.

— Передам. У нас на аэродроме бензозаправщиков мало, не успеваем два полка одновременно…

— Успевайте. Бомбы есть? — Судец резко оборвал собравшегося было посетовать на технику и аккуратно выпросить своим орлам паузу Овсянникова.

— Моему полку хватит на 12 полноценных бомбардировок.

— Хорошо. Через четыре дня прибудет очередной эшелон. Пополните арсеналы, — говорил комкор коротко, немного резковато и по делу. — Можешь меня поздравить: командование расщедрилось на ромб.

— Комбриг?

— Генерал-майор, — хохотнул Судец, — совсем ты зарапортовался, Иван Маркович. Как гроза нам цели закроет, так зову всех к себе в Реймс, обмоем.

На этой оптимистичной ноте командир корпуса положил трубку.

— Иван, вызывай Иванова, — скаламбурил Овсянников, поворачиваясь к майору Чернову, — пусть запускает моторы и взлетает.

Второй рейд за ночь прошел удачно. Вернувшиеся под утро экипажи привезли всего несколько незначительных пробоин в плоскостях, а разведчики доложили, что бомбы и на этот раз легли на цели. Лейтенант Гордеев дольше всех кружил над вражеским аэродромом, израсходовал все световые и фотобомбы, но зато доложил, что как минимум три экипажа положили свой груз поперек стоянок вражеских истребителей. Остальные бомбы тоже не пропали даром: перепахали летное поле и накрыли склады вместе с жилыми палатками. На заре в бой пошли тяжелые неповоротливые туши многомоторных «ТБ-3». Полковник Максимов, ознакомившись с ситуацией в небе над Островом, матерился, как пьяный извозчик, но ничего поделать не мог. Приказ есть приказ. Единственное, что он смог сделать для своих людей, так это распорядиться взять двойной боекомплект патронов. Тоже хорошее решение, у людей Овсянникова уже бывали случаи, когда в самый разгар боя кончались патроны, а вражеские истребители и не думали отвязываться от советских бомбардировщиков. Здесь выручал только плотный строй и меткий огонь более экономных стрелков. Поздним утром, когда уставшие после бессонной ночи, с красными глазами люди тянулись в столовую, на аэродром вернулся капитан Гайда. Особист отпустил своих людей, разрешил водителям полуторок и «эмки» отдыхать, а сам направился к КП. Шагал Михаил Гайда медленно, руки в карманах, при этом он насвистывал себе под нос популярный мотивчик.

— Явился не запылился, — приветствовал особиста полковник Овсянников, отрывая взгляд от разложенной на столе карты.

— Явился, — кивнул оперуполномоченный особого отдела, — ты ночью обещал проставиться.

— А ты обещал сопротивленцев приволочь, — не остался в долгу комполка.

— Взяли. Накрыли гнездо, — с этими словами Гайда опустился на стул, откинулся на спинку и, заложив руки за голову, широко, во весь рот заразительно зевнул.

— Показывай! — обрадованно потребовал Иван Чернов.

— Взяли пятерых, из них четверых живьем. Ни один гад не ушел.

— Они здесь? — Иван Маркович нехорошо оскалился, ему мочи нет, как хотелось взглянуть на таинственных бандитов, неукротимых повстанцев, нагонявших страху на немецкие гарнизоны, да и на командование советской дальнебомбардировочной авиации. Чего уж греха таить.

— Все в камерах, в подвале фельджандармерии. Обер-лейтенант Мюллер их препарирует и раскладывает на предметных стеклышках.

— А ты?! Что ж ты, советский особист, холодная голова и горячее сердце, отдал добычу? — притворно возмутился Овсянников. Глаза полковника говорили совсем другое, он был рад тому, что застарелая проблема свалилась с плеч.

— Естественно, я участвовал в первом допросе, — лицо Гайды расплылось в улыбке, его серые глаза буквально светились от радости. — Это те самые, наши сигнальщики. Взяли вместе с рацией и взрывчаткой. Бомбисты хотели устроить еще один налет на наш периметр, да все время подгадать не могли. Вот и дождались, голубчики. Будут теперь из них хорошие рубленые голубцы.

— Давай рассказывай! — оба летчика не собирались отпускать товарища просто так. Пришел, раздразнил, и уходить?! Нет уж, дудки!

Дождавшись, когда посыльный принесет кружку с горячим кофе, Гайда сделал добрый глоток прочищающего мозги напитка и пустился в воспоминания о бурной ночи. В полночь домой к Клаусу Мюллеру примчался посыльный. Подняв начальника с кровати, военный полицейский в двух словах объяснил, что в фельджандармерии сидит полевой агент и ждет начальника. Рассказывать, с чем пришел, отказывается, требует обер-лейтенанта Мюллера лично. Как выяснилось, разбудили Клауса Мюллера не зря. Через минуту после разговора с осведомителем обер-лейтенант вызвал в фельджандармерию своего помощника лейтенанта Эгера и приказал поднимать людей в ружье. Затем он позвонил капитану Гайде и попросил его срочно приехать в город и не забыть прихватить с собой солдат. Новость того стоила. На приснопамятном хуторе, где в свое время повстанцы обвели вокруг пальца Ганса Эгера, появились люди. Агент определенно видел огни в доме, слышал ржание лошадей. Разбираться, кто там занял пустующие выселки, Мюллер не стал; оценив серьезность происходящего, обер-лейтенант собрал всех, кого смог, лично позвонил коменданту города и вытребовал у того доступ на автобазу. Из полагавшихся фельджандармерии трех машин две в данный момент ремонтировались, а оставшаяся легковушка при всем желании не могла увезти всех людей Мюллера. Работали в военной полиции быстро, уже через час после получения сигнала машины стояли перед зданием жандармерии, группа была готова к выезду. Вскоре к ним присоединился взвод красноармейцев капитана Гайды. На экстренном совещании в салоне «эмки» все трое — Гайда, Мюллер и Эгер единогласно решили брать хутор. Без промедления! Местность знакомая, люди Мюллера иногда наведывались в этот район, выспрашивали у местных жителей всякую ерунду, а сами разглядывали окрестности, искали следы пришлых. Не доехав пять километров до хутора, Мюллер остановил машину. Дальше он разделил свой отряд на три группы. Ночь. Разбитые грунтовые дороги. Кругом поля, луга, холмы и перелески, жилье почти

не встречается. Немудрено и заблудиться, проскочить мимо нужной развилки. Тем не менее командиры решили обойти хутор с трех сторон, спешиться и взять выселки в кольцо. Несмотря на ночь и мелкие происшествия, вроде набитых в темноте шишек и падений в грязь, все три группы подошли к хутору почти одновременно. В доме темно, ворота закрыты на замок, следов присутствия людей не видно. Зато сами люди обнаружились в доме. Услышав шум за забором и тихую ругань лезущих через забор солдат, повстанцы открыли огонь. Это им не помогло. Плотный огонь карабинов, винтовок и автоматов по окнам и дверям заставил противника залечь. Этого вполне хватило для бойцов экстренно сформированной штурмовой группы. Проскользнув через двор, солдаты одновременно ворвались в дом с парадного и черного входов. Четверых повстанцев быстро успокоили прикладами. Труп пятого обнаружился в боковой спальне у окна. Ему не повезло, нарвался на шальную пулю. А может, наоборот, повезло, это смотря как считать. В доме нашли керосиновые лампы, зажгли свет. В гостиную притащили связанных бомбистов. Допрос провели тут же, немедля. Гайда и Мюллер оба прекрасно понимали ценность признаний, полученных в первые минуты после захвата, пока подопечные не пришли в себя и не сориентировались в обстановке. Одновременно солдаты переворачивали вверх дном дом, тщательно обыскивали двор, хозяйственные постройки и окрестности выселок. Всю добычу сносили в гостиную и складывали на стол перед ведущими допрос командирами. Улов оказался богатым: на чердаке нашли немецкую армейскую радиостанцию и два комплекта аккумуляторов; кроме взятых у бандитов пистолетов и двух автоматов, в подполе обнаружились магазинные винтовки, динамитные шашки, бикфордов шнур, взрыватели, сигнальные ракетницы, был там и изрядный запас консервов. Судя по всему, повстанцы тщательно готовились к диверсиям, арсенала могло хватить на полвзвода ополчения. Допрос шел в жесткой форсированной манере. Об этом не принято говорить, но когда речь идет о жизни людей, соображения абстрактного гуманизма отходят на задний план. Выпотрошив повстанцев, русские и немцы вернулись в город. Вторая стадия допроса проводилась в кабинете обер-лейтенанта Мюллера. Здесь уже вопросы задавались подробнее, все скрупулезно фиксировалось в протоколах. Работавшие вдвоем Гайда и Мюллер позволили себе начать с задержанными игру. Главным было выявить всех активистов Сопротивления, конспиративные квартиры, контакты с другими группами. Задача максимум, как всегда, это перевербовать захваченного агента, превратить его в источник дезинформации для вражеских штабов. Рассказывая товарищам о проведенном ночью задержании, капитан Гайда кое о чем умолчал. Особист доверял Овсянникову и Чернову, как самому себе, но при этом считал, что есть вещи, знать которые командиру полка рановато. Речь шла о контактах повстанцев с советскими летчиками. Сопротивление получало информацию из первых уст, но принимать какие-либо решения рано. Сначала Гайда решил выяснить все, что только можно, восстановить полную картину и только потом рубить связи подпольщиков с советскими авиаторами и немецкими оккупационными войсками. Поспешность в этом деле излишня, могут ни за что пострадать наши люди. Глава 29 Взгляд смерти Последний вечер перед отъездом. Вроде все сделано, всех навестил, с родными наговорился до одеревенения языка, даже на художественную постановку попал. Осталось только одно дело. Покидать родной город, не вернув должок, Владимир не хотел. В родном городе курсант Ливанов не только развлекался и гостил у старых друзей. Между делом он успел аккуратно разведать, где живет Назмиев, в какое время приходит с работы, один ли возвращается и кто у него соседи. Улица Раскольникова находилась в старом, малолюдном районе. Место хорошее. Трамвайную ветку проложить еще не успели, осталась в планах на следующую пятилетку. Домишки большей частью двух-трехэтажные. Фонарей во дворах нет, на задворках улицы стоят полуразвалившиеся сарайчики дореволюционных времен. Назмиев живет тихо, дома не буянит, если гуляет, так в ресторане или у друзей. Впрочем, друзей у него нет, так — приятели по работе и прилипалы. Дом стоит на изгибе улицы, с фасада хороший обзор. Зато двор тихий, и жильцы натоптали тропку задворками, между сараюшками над оврагом. Хорошее место для засады. Собираясь на дело, Владимир нарочно обрядился в свое старое пальтишко, валенки и найденную в чулане заячью шапку. Нельзя было светиться в курсантской шинели и форменной шапке, вдруг кто увидит. Зато перчатки взял свои, кожаные с мехом. В кармане гимнастерки лежал револьвер. Оружие Владимир днем почистил и смазал. Хорошая штука, и гильзы в барабане остаются, сейчас этот минус револьвера сыграет как плюс. Пробравшись задами к дому Назмиева, Владимир огляделся по сторонам, вроде никого нет, и нырнул в облюбованный заранее сарайчик. Двери в хлипком сооружении давно уже не было, крыша просела и грозила провалиться внутрь, стены зияли здоровенными щелями. Пол был засыпан снегом. Ничего. Аккуратненько расчистить себе место, валенком сгрести снег к стене и можно ждать. Морозец невелик, с неба снежок сыплет, видимость метров 200–300, не более. Самое то. Ждать пришлось долго. Владимир уже начал замерзать. Это если движешься, мороз тебе нипочем, а на одном месте долго не простоишь, и курить нельзя. Сквозь щели в стенах сарая Ливанов следил за проходившими по тропке редкими прохожими. Немного их. В основном люди идут по одному, торопятся домой со смены. Место здесь темное, неуютное, зато считается спокойным. Шпана в этом районе почти не встречается. Часы показывают половину восьмого вечера. Поздно. Владимир успел задубеть и окоченеть, пока ждал проклятого энкавэдэшника. Ну, когда его черти домой понесут? А вдруг сегодня вообще домой не придет, на службе останется или загулял? Владимир не знал, сколько еще придется ждать. Могло выйти и так, что Назмиев давно уже дома, поужинал и пьет чай с плюшками. Вернулся домой не как обычно задворками, а по улице. Или Ливанов его не узнал, когда тот мимо проходил. Стоп. Слышится скрип снега. Владимир прильнул к щели в стене. Вон, вдалеке между сугробами, маячит темный силуэт. Невысокий, плотный человек. Шапка, кажется, остроконечная, навроде буденовки. Он, не он? Ливанов видел Назмиева только один раз, и то издали, фигуру запомнил. Тогда он был уверен, что не обознается. Сейчас же Владимир сомневался, а вдруг? Неизвестный приближается. Идет один, и встречных нет. Участок тропки между сараями пустынен, следы прошедшей здесь пять минут назад толстой тетки уже засыпало снегом. Да, похож на Назмиева. Фигура и походка точно его. Руки в карманах, голова вжата в плечи, держится чуть сгорбившись. Владимир снял перчатку, медленно расстегнул полушубок и извлек револьвер. Оставалось взвести курок. Механизм глухо щелкнул. Черт! Услышал?! Нет, человек идет, внешне не показывая признаков тревоги, смотрит себе под ноги. Осторожно подойти к проему, встать за стенкой и ждать. Примерившись, как он будет стрелять, Владимир достал из-за пазухи подушечку и закрыл ею револьвер. Вовремя он сегодня вспомнил рассказы одного товарища по училищу о методах бесшумной стрельбы. Пригодилось. Здесь самое главное стрелять с ближней дистанции, подушка целиться не дает. Ничего, от дверей сараюшки до середины тропки всего пять шагов, промахнуться будет сложно. Когда человек поравнялся с укрытием, Владимир задержал дыхание. Лишь бы не вспугнуть, лишь бы не выдать своего присутствия. Сердце бешено колотилось. Шаги приближаются. Вот в проеме появилась тень. Володя напрягся. Осторожно шагнул, вытягивая вперед руки с оружием. Снег под валенками предательски скрипнул. Все. Человек дернулся от постороннего звука и обернулся. Доли секунды. Владимир выпрыгнул на тропинку. Ноги расставлены в стороны, подушка прижата к дульному срезу, палец застыл на курке. В черных глазах Назмиева отразился… Нет, не испуг, Ливанов прочитал в глазах врага только злость и решимость. Энкавэдэшник уже выхватывал из кармана ствол, когда Владимир нажал на спуск. Негромкий хлопок, перед глазами вспухло белое облако перьев из подушки. Удар бросил Назмиева на спину, он еще пытался повернуться на бок и встать, когда Владимир выстрелил еще раз, почти в упор. На этот раз звук выстрела прозвучал гораздо громче. Проклятье. Не успел закрыть ствол уцелевшим куском подушки. Ливанов наклонился над телом врага. Сомнений больше не было, это он. Темно-синяя шинель, рост ниже среднего, коренастый, лицо смуглое, густые брови. Шапка слетела с головы, обнажив черные курчавые волосы. Левая рука Назмиева осталась в кармане, правая сжимала так и не успевший выстрелить пистолет. Воровато оглядевшись по сторонам, Ливанов взвел курок и, приложив к дулу относительно целый участок подушки, выстрелил еще раз. Третья пуля вошла точно в голову, чуть пониже виска. Рисковать и оставлять за спиной недобитого врага Владимир не хотел. Любое дело надо делать хорошо — так его в детстве учила бабушка. Все. Теперь убрать револьвер в карман гимнастерки и сматывать удочки, пока тело не обнаружили. Неожиданно откуда-то сбоку выскочил высокий человек в шинели военного образца. Не обращая никакого внимания на Владимира, дернувшегося то ли бежать, то ли хватать револьвер, человек схватил Назмиева за ноги и поволок в сарай.

— Быстро. Лопата в сарае. Закапывай кровь и ничего не забудь! — Ошарашенный Ливанов узнал по голосу дядю Степу.

Справившись со ступором, курсант схватил шапку Назмиева, запихал в нее остатки расстрелянной подушки и, раскрутив над головой, метнул в сторону оврага.

— Зря, надо было с собой забрать и на свалке выкинуть, — заметил энкавэдэшник.

Он уже отволок тело в сарай и сейчас яростно рыл снег неизвестно каким чудом взявшейся лопатой, хороня кровавые следы. Вдвоем они быстро прибрались на месте преступления. В последний раз придирчиво окинув взглядом тропинку и сарайчик, Степан Анатольевич хлопнул Владимира по плечу.