Борьба и победы Иосифа Сталина

Романенко Константин Константинович

Дочь Сергея Аллилуева Александра пишет: «В Баку налаживали подпольную типографию. Тифлисские железнодорожники сдела­ли для типографии печатный станок. Шрифты тоже достали тиф­лисцы. Перевезти это имущество в Баку поручили отцу и В.А. Шелгунову... А накануне отец зашел к одному из товарищей. К Михе Бочаридзе, — в его квартире, в домике у Верийского моста, хранился шрифт. Бабе, родственница Бочеридзе, встретила отца. ...Худоща­вый молодой человек показался из соседней комнаты. Бледное ли­цо с резким изломом бровей, карие испытующе-внимательные глаза кажутся отцу знакомыми. «Познакомьтесь, — говорит Ба­бе. — Это Сосо...» Скупо и коротко Сосо рассказал о том, как из тюрьмы, где он просидел много месяцев, его

выслали в Иркутскую губернию, в село Уда. Оттуда решил бежать, сначала не удалось...»

Добравшись до Кавказа и мгновенно оценив обстановку, Иосиф Джугашвили ясно осознал, что оставаться в Тифлисе сразу после побега было небезопасно и единственным приемлемым вариан­том в его положении было возвращение в Батум. «Мы получили письмо, — вспоминал рабочий Федор Гогоберидзе, — нам сообща­ли, что Сталину удалось сбежать из ссылки и что ему необходимы деньги на дорогу. Мы, все рабочие, с радостью собрали нужную сумму и отослали их, а через некоторое время Сталин приехал к нам».

Однако в Батум он приехал чужаком; люди, на которых он рас­считывал, оказались слабее, чем он предполагал, а его противники были настроены агрессивно. Верхушка батумских социал-демо­кратов приняла его не просто неприветливо, а враждебно, и сразу же по пятам за ним устремилось ожесточенное и озлобленное ни­чтожество.

После потрясших Батум два года назад волнений, ареста Иоси­фа Джугашвили и других организаторов выступлений рабочих жизнь здесь снова текла неторопливо, однообразно. Она была за­полнена мелкими дрязгами в среде городской интеллигенции, ос­паривающей друг у друга право первенства как в обывательских, так и в социал-демократических кругах. С мелкими кознями, ин­тригами, сплетнями, «передаваемыми вечером на ухо, чтобы утром об этом уже знал весь город».

Город воспринял его отстраненно, и неожиданно для себя он оказался в сложной, почти драматической ситуации. Первоначаль­но он нашел убежище в семье Натальи Киратава-Сихарулидзе, провожавшей его в ссылку. «На второй день, — вспоминала она, — Сосо дал знать комитету о своем приезде и желании продолжить работу». Однако комитет организации, во главе которого в этот пе­риод оказался меньшевик, некий И. Рамишвили, не только отверг его услуги, но и постановил вообще не допускать его к партийной работе.

Чем объяснялось такое решение? Почему верхушка батумских социалистов не приняла испытавшего заключение в тюрьме и бе­жавшего из ссылки товарища?

Холодный прием имел основания. Еще летом 1903 года, когда Иосиф Джугашвили томился в тюрьме, представители различных групп российского социал-демократического движения встрети­лись в Женеве. 30 июля в Брюсселе в отеле «Coq d'ог» открылся съезд, на котором присутствовали 43 делегата, представлявшие 51 голос. Бельгийская полиция вскоре обнаружила место проведения съезда, и его пришлось перенести в Лондон. На этом съезде, в ходе которого состоялись 24 заседания, произошло историческое раз­межевание социал-демократов на два обособленных мировоззрен­ческих течения, получивших названия большевизма и меньшевиз­ма. Лидером первого стал Ленин, второе возглавил Мартов.

Наиболее острая дискуссия развернулась по вопросу о членстве в партии. Суть разногласий заключалась в том, должен ли член пар­тии активно работать в организации, выполнять ее решения и под­чиняться дисциплине, или же можно, не принимая особых обяза­тельств, ограничиться лишь «сочувствием» и материальной под­держкой движения. Этот, казалось бы, формальный вопрос имел принципиальное значение, и хотя на этом съезде Ленин не добился утверждения своего предложения, в состав руководящего партий­ного органа — газеты «Искра» большинством голосов были выбра­ны его сторонники.

Недовольный таким оборотом событий Троцкий обвинил Ле­нина в «якобинстве, деспотизме и терроризме», заявив,

что он хо­чет превратить Центральный комитет в «комитет общественной безопасности», где будет играть роль Робеспьера. Ту часть интелли­генции, которая примкнула к меньшевизму, с ее мещанскими и филистерскими настроениями, с почти природным животным эгоизмом и трусостью, пугала решительность коллективного объе­динения в борьбе с самодержавием, требующая индивидуальной самоотреченности. И Грузия, в которой всегда были сильны нацио­налистические тенденции, не случайно превратилась впоследствии в «оплот меньшевизма».

Иосиф Джугашвили был прирожденный большевик. Он не скрывал непримиримого отношения к меньшевизму. Еще нахо­дясь в тюрьме, он вел острую полемику с социалистами-аграрника­ми и противниками «Искры». Эта полемика была столь сильна, что ее отголоски просочились на волю и, как уже указывалось, даже у жандармского управления создали впечатление его пребывания на свободе, «под надзором полиции».

Направляя очередной доклад в Департамент полиции 29 янва­ря 1903 года, ротмистр В. Лавров перечислял ряд местных социал-демократов и сообщал: «Через перечисленных лиц между прочим выяснилось, что в Батуме во главе организации находится состоя­щий под особым надзором полиции Иосиф Джугашвили, деспо­тизм Джугашвили многих, наконец, возмутил, и в организации произошел раскол, ввиду чего в текущем месяце в г. Батум ездил со­стоящий под особым надзором Джибладзе, коему удалось прими­рить враждующих и уладить недоразумения».

Повторим, что информация Лаврова о пребывании Иосифа Джугашвили на свободе не соответствовала действительности. К моменту его доклада, направляемого в Петербург, заканчивался десятый месяц тюремного заключения руководителя батумских рабочих, но противоречия в среде социал-демократов действитель­но имели место. В этом информаторы Лаврова не ошибались, и по­зиция Иосифа Джугашвили была известна его противникам.

И теперь его неожиданное появление в Батуме вызвало в рядах меньшевиков панику. Необыкновенная энергия, сила воли и та­лант организатора Джугашвили неизбежно должны были вызвать раскол и вырвать из-под влияния комитета активную часть рабо­чих, оставив «националов» у разбитого корыта. Первым травлю идейного противника начал лично меньшевик И. Рамишвили, воз­главлявший в этот период Батумский комитет РСДРП.

Впрочем, Рамишвили защищал не только мировоззрение мень­шевизма. Появление в городе Джугашвили потенциально угрожа­ло самому Рамишвили, предопределяя неизбежное низвержение его с роли лидера и руководителя комитета. Поэтому агрессивно, не считаясь со средствами, он начинает избавляться от опасного «конкурента».

Травлю революционера, бежавшего из ссылки, Рамишвили ве­дет примитивно, но с усердием скандальной бабы, — почти не мас­кируя завистливой личной неприязни. «Меня, — вспоминала Н. Киртадзе-Сихарулидзе, — Рамишвили вызвал в комитет и стал кричать: «У тебя остановился Джугашвили?» — «Да», — отвечаю. «Должна прогнать из дома, в противном случае исключим тебя из наших рядов».

Когда Н. Сихарулидзе сообщила о своем разговоре с формаль­ным главой комитета, Иосиф Джугашвили ушел с ее квартиры. Он обратился к Владимиру Джибути, но тот считал, что его жилье на­ходится в поле зрения полиции, и устроил его у Трифона Джибладзе на Тифлисской улице. Здесь он тоже задержался недолго и вско­ре перешел к помощнику врача Дмитрию Джибути, а затем к его брату С. Джибути.

Рамишвили не стесняется в выборе средств; он суетливо снует по городу, устраивая разносы рабочим, укрывавшим скрывающе­гося от охранки бежавшего ссыльного. Позднее С. Джибути вспо­минал: «И. Рамишвили три раза приходил ко мне и требовал, чтобы я не укрывал тов. Сосо». Это была кочевая жизнь. За неполный ме­сяц пребывания в городе он сменил как минимум восемь квартир.