Борьба со смертью
Шрифт:
Еще более поразительно, что другой борец со смертью, - даже и не врач, - нашел лихорадку, такую же могущественную, но гораздо более безопасную, чем огонь, разводимый Вагнер-Яурегом. Десять лет спустя после экспериментов этого венского врача, американский инженер Уитней случайно открыл электрическую лихорадку, безвредную и легко контролируемую.
Можно ли себе представить более нелепый контраст: смелый, как Прометей, Вагнер-Яурег обратился к самым презренным суевериям для того, чтобы выжечь болезнь, разрушающую разум мудрейших людей. Уитней, сверхсовременный инженер, вызвал смертельное для спирохет повышение температуры при помощи невидимой энергии
Медицинский метод, примененный этими двумя, такими несхожими между собой учеными, дает неожиданные надежды на победу в борьбе со спирохетами Шаудина. Магический огонь Уитнея может действительно превратить 606 Пауля Эрлиха в то волшебное средство, каким считал его этот веселый еврей.
Понадобилось тридцать лет отчаяния, разочарований, ошибок для того, чтобы 14 июля 1917 года Вагнер-Яурег решился ввести несколько капель опасной малярийной крови в руку больного прогрессивным параличем актера. Вагнер-Яурегу было уже под шестьдесят, и работа всей его жизни оказалась неудачной. Ему не было ещо и тридцати лет, когда он набрел на мысль, что психические заболевания могут быть выжжены лихорадкой.
В середине восьмидесятых годов он стоял беспомощный у постели двадцатисемилетней женщины. Ее послеродовой психоз перешел в неизлечимое слабоумие. Он знал, что все психиатрические методы - ерунда. Он совсем не хотел быть психиатром. Сдав докторский экзамен, он шесть лет занимался патологией, готовясь стать терапевтом. Но он работал в Вене - в городе, где интриги и консерватизм сразили самого Игнаца Семмельвейса. Какой-то интриган захватил заслуженное им и уже обещанное ему ассистентское место. Он был подавлен н решил уехать в Египет. Но считал, что ему нужно еще немного подучиться, прежде чем лечить людей, хотя бы и в Египте.
В старой Лейдесдорфской психиатрической клинике оказалась вакантной должность ассистента, на которую не находилось желающих. Что ж, это ненапряженная работа, которая оставит ему время для занятий...
Так он стоял у постели этой женщины... Какое счастье для нее, что она умирает! Она пришла в клинику, непрерывно молясь, уверяя, что молоко бросилось ей в голову, что ее мучат дьяволы. Сначала она буйствовала, потом стала угрюмой, сидела сосредоточенная и молчаливая. Вот уже пять месяцев, как она не сказала ни слова и постепенно превращалась в животное.
Потом она заболела брюшным тифом, - и вот лежала в тяжелых судорогах. У ее постели стоял молодой Юлий Вагнер-Яурег, ожидая ее смерти. Судороги прекратились, наступила кома, и Вагнер-Яурег надеялся, что бедная женщина уже не очнется.
Она очнулась... здоровая.
Вагнер-Яурег не поехал в Египет. Конечно, с его стороны было нелепо так изменитъ свои планы. Это кажущееся чудо было лишь соломинкой, и он за нее ухватился. Бедная женщина не осталась здоровой, а постепенно снова впадала в слабоумие. И во всяком случае его опытность ученого должна была сказать ему, что ее поправка только случайно совпала с заболеванием брюшным тифом. И кроме того, - кто позволит ему для проверки этого совпадения заражать хотя бы и безнадежных сумашедших брюшным тифом - болезнью, смертельной в 7% случаев?
Как бы то ни было, это происшествие произвело на него огромное впечатление. Может быть, как все имеющие отношение к психиатрии, он сам был немного помешан. Он погрузился в изучение старинных книг, в которых рассказывалось о том, как Гиппократ полулегендарный отец медицины, наблюдал людей, которые излечивались от эпилепсии, заболев
Каждый день проходил грустный Вагнер-Яурег сквозь палаты этого безнадежного учреждения, где приходится внимательно смотреть вправо, влево и даже назад,- опасаясь внезапного нападения; где неслышное приближение больных бросало в дрожь самого смелого человека. Но вот что случилось (на сей раз это уже не могло быть только случайным совпадением). Мать девяти детей впала в неизлечимое слабоумие. Случайно она заболела рожей головы и лежала с пылающим лицом, обреченная на гибель...
Через четыре месяца она была у себя дома и, совершенно здоровая, занималась хозяйством. И все время то здесь, то там бывали подобные случаи, и он уже знал, что позабытые рассказы старых книг не были только небылицами. И не переставал рыться в этих книгах, ставших в наши ученые времена предметом насмешек для научной психиатрии. Да, брюшной тиф и воспаление легких оказывали такое же целебное действие...
Он натолкнулся даже на описание одного эксперимента, и не совсем неудачного. Позабытый Людвиг Майер приготовил мазь из сурьмы, которую усердно втирал в кожу головы прогрессивным паралитикам. Головы у них покрылись страшными язвами, у них поднялась температура, и некоторые из них исцелились от безумия. Этот героический эксперимент был осмеян учеными, - которые даже не пытались его повторить, - и предан забвению.
В 1887 году он сопоставил свои собственные наблюдения над этими странными случаями самоизлечения с множеством медицинских преданий. Он опубликовал статью, в которой совершенно серьезно предлагал заражать безнадежно сумасшедших рожей, малярией. В Европе никто не обратил на нее внимания. Я читал эту статью в библиотеке Ныо-Йоркской Медицинской академии в 1930 году - через 43 года после ее появления, и ее страницы оказались не разрезанными.
III
Ничто не могло остановить его, ни даже отсутствие возражений против его нелепой идеи. Он деятельно начал заражать сумасшедших культурой открытого тогда возбудителя рожи.
Но они не заболевали и оставались сумасшедшими. Тогда он пожелал испробовать малярию. Но никто и слышать но хотел о занесении такой ужасной болезни в клинику, находившуюся в центра города. Все это происходило задолго до того, как Росс и Грасси нашли, что малярия переносится комарами и распространена повсюду. И три года он топтался на месте...
До тех пор, пока не нашел способа вызывать у больных повышение температуры, не распространяя заразы вокруг. Это было в 1890 году, и вся Европа волновалась по поводу нового лечебного средства - туберкулина, приготовленного самим Робертом Кохом из туберкулезных бацилл. Уже первый восторг сменился испугом, врачи перешептывались об его опасных свойствах. Громкое имя Коха, послужившее фабричной маркой туберкулину, повело к тому, что его стали употреблять слишком восторженно. Вскоре стало известно в тесном медицинском кругу, что новый яд, - никто не знал точно, в скольких сотнях случаев, - превратил легкую форму туберкулеза в тяжелый общий туберкулез, окончившийся смертью. Считалось уже почти преступным применять его.