Борис и Глеб
Шрифт:
Восстать против старшего брата было безусловным грехом. Но ни Священное Писание, ни церковное предание не вменяют в обязанность христианину приятие добровольной смерти от руки гонителей, если это не смерть за исповедание веры. Речения Христа: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. <…> А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5: 39, 44) — призывают к любви и прощению врагов, к отказу от мстительности, но вовсе не призывают добровольно принять смерть, не уклоняться от нее. Такой выбор — это уже не «простое» (очень непростое!) следование заповедям, а сверхдолжное деяние, подвиг веры.
Несторово «Чтение…» содержит и еще одно объяснение, почему Борис не выступил против старшего брата.
Согласно «Повести временных лет» и «Сказанию об убиении Бориса и Глеба», войска оставили князя в одном переходе от Киева, на реке Альте, и уже на рассвете следующего дня он был убит посланцами Святополка. «Чтение…» сообщает об отправке Борисом, покинутым воинами, посланца к Святополку с выражением покорности и признания власти старшего брата. Посланник Бориса не вернулся, так что его господин окончательно убедился: брат готовит ему смерть. Ни летописец, ни агиографы не упоминают ни о каких попытках Бориса уклониться от своей участи, хотя князь мог бы попытаться бежать, опередив убийц. Можно видеть в этом агиографическую идеализацию, однако в памятниках древнерусской словесности встречаются ситуации,
112
Почитание было установлено в 1702 году; см.: Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской церкви. 2-е изд., испр. и доп. М., 1998. (Репринтн. воспр. изд.: М., 1903.) С. 59, 134.
Источники сообщают, что на реке Альте спустя четыре года Ярослав Мудрый нанес окончательное поражение братоубийце Святополку. Такое совпадение некоторым исследователям кажется подозрительным. Существует старая гипотеза, что в действительности Борис был убит не на Альте, а в каком-то ином месте. И только позднее древнерусские книжники, желая осмыслить победу Ярослава как особенно символичную, исполненную провиденциального смысла, приурочили гибель Бориса к тем самым берегам, где был поражен его убийца{404}. Но оснований для такой трактовки недостаточно: во-первых, совпадение места убиения Бориса с местом последней битвы Ярослава со Святополком все-таки возможно; во-вторых, с равным основанием допустимо предположить, что именно битва 1019 года была задним числом «привязана» к месту гибели первой из Святополковых жертв.
В ночь накануне гибели с Борисом остались лишь его приближенные и слуги. Среди них были священнослужители: им Борис велел петь последнюю для него службу — вечерню. Окружали его и собственные воины — отроки, то есть младшие дружинники [113] . {405} Отроки исполняли и судебно-административные обязанности, были помощниками княжьих мужей — бояр в делах суда, получения дани {406} . По своему положению они, возможно, были рабами {407} . [114]
113
«Уже в позднем племенном обществе дружинники различались по своему положению. <…> Летописцы конца XI — начала XII в. <…> называют их в соответствии с возрастной терминологией: старших — мужа ми, менее значительных отроками. <…> Дружинная терминология продолжала древнейшую возрастную семантику полноправия мужа и менее значительного в социальном положении отрока». — Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. С. 173.
114
А.Е. Пресняков писал о младших дружинниках в королевствах германцев: «…нельзя не допустить, что бывали они и из несвободного <…> люда и что при удаче им был открыт путь к свободе и возвышению». — Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси… С. 191.
Сколько было отроков у Бориса, неизвестно. Княжеские дружины вообще не были многочисленными. Владимир Мономах, осажденный в Чернигове в 1094 году князем Олегом Святославичем, уступил сопернику город и выехал из него с дружиной, в которой не было и ста воинов{408}. Правда, киевский князь Святополк Изяславич в «Повести временных лет» под 1093 годом горделиво заявлял, что у него целых 700 отроков{409}, но это число было, надо полагать, больше обыкновенного: в противном случае гордиться было бы нечем. Дружина Бориса была, наверное, совсем немногочисленной. Иначе трудно себе представить, что посланцам Святополка так легко удалось их преступление. Согласно летописи и «Сказанию об убиении Бориса и Глеба», убийцами были вышгородский боярин Путьша (Путша) и его приспешники Талец, Елович (Еловит), Ляшко. Общее число злодеев было, несомненно, больше — скорее всего, десять, пятнадцать, может быть, двадцать. Но едва ли весь отряд был значительным: иначе из памяти стерлись бы имена главных исполнителей злого умысла, да и лишние свидетели Святополку были явно не нужны. Соотношение сил было, видимо, примерно равным. Но отроки Бориса либо не вступили в схватку, так как их господин не велел им, либо были застигнуты врасплох убийцами, подкравшимися ночью к Борисову стану. Скорее всего, нападение было внезапным, хотя Борис мог ожидать его: и летопись, и «Сказание об убиении Бориса и Глеба» пишут об убийстве многих отроков. Если князь и решил смиренно принять смерть, то дружинники не были обязаны в этом ему следовать. Воинский долг, напротив, призывал их защищать господина ценой собственной жизни. Источники упоминают имя лишь одного из них — венгра (угрина) Георгия — Борисова любимца, прикрывшего господина от копий. Некогда в знак особенного благоволения князь одарил Георгия драгоценным нашейным обручем — золотой гривной, и убийцы, чтобы снять ее, отсекли мертвецу голову. (Имя отрока упоминают летописец и автор «Сказания…», в «Чтении…» о его подвиге говорится, но имя не названо.)
Вчитаемся внимательнее в рассказ источников о гибели князя. Ночь перед убийством Борис провел в своем шатре в душевных борениях и молитвах. Эта ночь и эти борения напоминают ночь, в которую Христос молился в Гефсиманском саду перед взятием под стражу. Свои сетования и терзания князь выражал словами псалмов [115] — песен царя Давида, входящих в ветхозаветную книгу Псалтирь: «Посланные же пришли на Альту ночью, и когда подступили ближе, то услыхали, что Борис поет заутреню, так как пришла ему уже весть, что собираются погубить его. И, встав, начал он петь: “Господи! За что умножились враги мои! Многие восстают на меня”; и еще: “Ибо стрелы твои вонзились в меня; ибо я готов к бедам, и скорбь моя предо мною”; и еще говорил он: “Господи! Услышь молитву мою и не входи в суд с рабом твоим, потому что не оправдается пред тобой никто из живущих, так как преследует враг душу мою”. И, окончив шестопсалмие и увидев, что пришли посланные убить его, начал петь псалмы: “Обступили меня тельцы тучные…
115
Строка 13-я о тельцах и о скопище злых из повторяемого Борисом 21-го псалма в христианской традиции истолковывалась как прообразующее указание на взятие под стражу, поношение и распятие Христа; см.: Ранчин А.М. Вертоград златословный. С. 378—379, прим. 334. Борис повторяет также строки из 3-го, 37-го, 142-го и 7-го псалмов.
Из сообщения «Повести временных лет» следует, что убийцы сначала лишь ранили Бориса, и только потом уже другие посланцы Святополка — два варяга — предали князя смерти: «И вот напали на него, как звери дикие, обступив шатер, и проткнули его копьями, и пронзили Бориса и слугу его, прикрывшего его своим телом, пронзили. Был же он любим Борисом. Был отрок этот родом венгр, по имени Георгий; Борис его сильно любил, и возложил он на него гривну золотую большую, в которой он и служил ему. Убили они и многих других отроков Бориса. С Георгия же с этого не могли они быстро снять гривну с шеи, и отсекли голову его, и только тогда сняли гривну, а голову отбросили прочь; поэтому-то впоследствии и не обрели тела его среди трупов. Убив же Бориса, окаянные завернули его в шатер, положив на телегу, повезли, еще дышавшего. Святополк же окаянный, узнав, что Борис еще дышит, послал двух варягов прикончить его. Когда те пришли и увидели, что он еще жив, то один из них извлек меч и пронзил его в сердце. И так скончался блаженный Борис, приняв с другими праведниками венец вечной жизни от Христа Бога, сравнявшись с пророками и апостолами, пребывая с сонмом мучеников, почивая на лоне Авраама, видя неизреченную радость, распевая с ангелами и в веселии пребывая со всеми святыми. И положили тело его в церкви Василия, тайно принеся его в Вышгород. Окаянные же те убийцы пришли к Святополку, точно хвалу заслужившие, беззаконники. Вот имена этих законопреступников: Путша, Талец, Еловит, Ляшко, а отец им всем сатана»{411}.
В летописной повести, как и в «Сказании об убиении Бориса и Глеба», смерть Бориса «удвоена»: сначала убийцы ранят Бориса копьями около шатра и сообщается о смерти князя. Но далее говорится, что Борис был лишь тяжело ранен и что Святополк, об этом уведомленный, послал двух варягов добить раненого. Очевидно, летописный текст не является целостным, он соединил в себе сведения из двух разных источников [116] .
Кроме того, в летописном рассказе о смерти Бориса есть еще одна неувязка, на которую давно обратил внимание А.А. Шахматов: Святополк почему-то не велит добить князя своим посланцам, сопровождавшим его тело, а посылает вместо этого двух варягов. «Итак, оказывается, что убийцы не заметили, что Борис не испустил еще духа; как же мог узнать об этом Святополк? Весьма вероятно, что Бориса повезли в Вышегород те самые лица, которые убили его по поручению Святополка, ибо, по свидетельству летописи, его принесли в Вышегород “отай”; самое избрание Вышегорода местом погребения для Бориса показывает, что его тело доставлено туда вышегородцами, которым было поручено убийство. Почему же убийцы, заметив, что Борис дышит, не прикончили его сами, а послали к Святополку, и почему последний, не желавший разглашать своего участия в убийстве, не поручил прикончить Бориса тем же преданным ему вышегородцам, Путьше и его дружине, а послал на это дело еще двух варягов? Вижу объяснение недоуменному месту летописного сказания в предположении, что эпизод с нанесением Борису смертельного удара варягами заимствован в летописное сказание из какой-нибудь легенды, сложившейся вокруг того или иного места, признанного благочестивыми почитателями святых мучеников местом кончины Бориса» {412} . Исследователь считал, что в этом рассказе сплетены воедино два разных предания: одно — о гибели Бориса на Альте, другое — о смерти в каком-то ином месте [117] . Соображения А.А. Шахматова можно развить: странно уже то, что убийцы не предали смерти раненого Бориса сами, без всякого уведомления Святополка. Ведь приказ их господина был совершенно недвусмысленным, и сомнения были здесь неуместны.
116
Исследовательница Борисоглебских памятников Н.И. Милютенко убеждена, что «никакой нелогичности в летописи нет. <…> Глагол “убить” в древнерусском языке имел значение не только “умертвить”, но и “избить, ударить, оглушить”. Следы этого сохранились в русском язы ке по сей день в выражении, звучащем теперь как плеоназм: “убиться до смерти”. Перед нами самостоятельная версия судьбы Бориса <…> совершенно логичная и внутренне не противоречивая». — Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 144. Действительно, указанные Н.И. Милютенко значения у глагола «убить» (в древнерусской, церковнославянской форме: «убита») были. Однако во всех других случаях в тексте летописной повести об убиении Бориса и Глеба этот глагол и производные от него слова используются только в том значении, которое есть у него в современном русском языке: «О убьеньи Борсове», «шедше убийте брата моего Бориса», «се убихъ Бориса, како бы убита Глеба», «брать ти убьенъ от Святополка», «Святополкъ же <…> уби Святослава», «Святополкъ седить ти Кыеве, убивъ Бориса» (Повесть временных лет. С. 59—62). Я намеренно не учитываю тот факт, что некоторые из этих выражений могут принадлежать более позднему слою текста: это несущественно, важно, что в ином значении глагол «убита» здесь не употребляется. Мало того: слово «убивше» («убив») в первом упоминании о смерти Бориса, раненного копьями, точно соответствует приказанию Святополка, где тоже используется форма этого глагола («убийте») в значении «лишите жизни». Предполагать в летописной повести единичное употребление этого глагола в ином значении нет никаких оснований.
117
А.А. Шахматов считал, что этим местом могло быть урочище Дорогожичи (Там же. С. 69), но мне его догадки не кажутся убедительными.
В «Чтении…» Нестора этой несообразности нет и нет никакого «удвоения» убийства. Нестор пишет, что убийцы пронзили копьями Бориса, лежавшего в шатре на ложе, и оставили, думая, что князь мертв. Но Борис в исступлении выскочил из шатра и начал, воздев руки, молиться Богу, после чего «блаженный Борис предал душу в руки Божий месяца июля в 24 день. Святое же тело его взяли и понесли в город, называемый Вышгород <…> и тут положили тело блаженного Бориса у церкви Святого Василия»{413}.
Взаимоотношения между тремя основными памятниками Борисоглебского цикла — летописной повестью, «Сказанием об убиении Бориса и Глеба» и «Чтением…» Нестора — чрезвычайно сложны. Есть мнение, что «Чтение…» — самый ранний из сохранившихся текстов и оно первично по отношению к летописной повести и к «Сказанию…», которое, в свою очередь, восходит к летописному тексту. Но существует и другая версия, согласно которой «Чтение…» составлено на основе «Сказания…», равно как и третья гипотеза — о первичности «Сказания…» по отношению к летописной повести. Разрешение этого текстологического ребуса затруднено, потому что не исключены многократные взаимные влияния текстов друг на друга. К тому же есть основания считать, что у всех трех произведений были общие источники, до нас не дошедшие{414}.