Борис и Глеб
Шрифт:
Но в 1015 году Святополк не просто расчищал себе путь к киевскому престолу, истребляя братьев. Он бился за единовластие во всей Руси: ведь никакого механизма совместного с братьями, «коллегиального» правления не существовало. История усобицы между Ярополком, Олегом и Владимиром выявила, сколь ненадежны братские чувства. «Основная черта древнего семейного права — равенство братьев, без всяких преимуществ и прав старшего над младшими, — становилась в резкое противоречие с основной тенденцией всей деятельности киевских князей создать прочное подчинение Киеву всех славянских племен и городов Днепровской Руси. Отсюда братоубийственные усобицы, которых исход — в гибели всех, кроме одного, кто овладеет всем отцовским наследием и станет снова “един володеи в Руси”»{363}.
Несомненно, злодеяния, совершенные Святополком в 1015 году, глубоко укоренены в исторической традиции борьбы за власть и объясняются не порочным и преступным характером «второго Каина» (или не только им), а совсем иными причинами. Отсутствовал механизм преемственности и разграничения власти между князьями-братьями. Междоусобица 1010-х годов во многом повторяла кровавую борьбу за власть в «лихих» 970-х. «Рознь личных интересов и стремление к независимости, видно, пробуждались тотчас, как в руки отдельных князей попадала власть над теми или иными областями. И если их проявления при жизни
В журналистском и порой даже лекторском «дискурсах» стало модным именовать княжеские распри «разборками» и сравнивать их с «бандитскими войнами»{365}. Но стилистика, выбранная для придания беседе остроты и живости и построенная на смешении воровского с хлестаковским, отразила не смысл стародавних событий, а цинизм и «безъязычие», нравственную, духовную немоту настоящего. При всей видимости сходства междоусобицы 1015-го и последующих лет с бандитскими разборками по существу это явления абсолютно разные. Бандитские войны 1990-х, не закончившиеся и по сей день, были вызовом самой идее права и свидетельством бессилия власти: перо (не то, которым пишут, а которым пописать можно) и волына подменили закон и порядок. В эпоху становления Руси легитимные формы наследования власти еще не установились, принцип старшинства, по-видимому, сформировался позднее — под влиянием церковной традиции, ветхозаветных образцов. Нежелание святого Бориса оспаривать власть у старшего брата Святополка освятило этот принцип. Засвидетельствованная в сагах история соседней Скандинавии, из которой были родом предки русских князей — Рюриковичей и откуда приходили на Русь наемные воины-варяги, пестрит примерами кровавой борьбы родственников за власть, осознававшимися не как криминальный передел, а как естественный способ обретения права на трон.
И тем не менее сложно согласиться с теми историками, которые не видят в деяниях Святополка ничего исключительного. Так, М.С. Грушевский и А.Е. Пресняков склонны считать, что в случае успеха, если бы Святополк, подражая Владимиру, покровительствовал Церкви, он остался бы в истории не «вторым Каином», а «христолюбцем»{366}. Не рискуя прибегать к рассуждениям в сослагательном наклонении, замечу лишь, что Святополк-братоубийца мерится новой, христианской меркой, которая не прилагалась и неприложима к Владимиру-язычнику. Вероломное убийство трех братьев, кажется, никак не угрожавших власти их губителя, выглядит чрезмерным даже на довольно мрачном фоне того времени.
Одного права силы для занятия престола было недостаточно. Претендент нуждался в поддержке горожан. Княжеское завещание ничего не гарантировало. В 1146 году возмущенные тем, что князь Всеволод Ольгович передал, умирая, престол своему брату Игорю Ольговичу, киевляне, лицемерно признав власть нового господина, целовав ему крест, отправили послов к князю Изяславу Мстиславичу, призывая его на престол: «Ты нашь князь, поеди, Ольговичь не хоцемъ, быти акы в задничи. Кде узрим стяг твой, ту и мы с тобою готови есмь» (Ипатьевская летопись под 1146 годом){367}. «Не ходим сидеть, как в заднице» — это не грубо-просторечный оборот, «задницей» называлось в древнерусском языке наследство — то, что оставалось после покойника, «позади» него. Оскорбленные киевляне заявляют: «Ты наш князь, приезжай, Ольговичей не хотим, [не хотим], чтобы нас передавали, как по наследству Где увидим твой стяг (боевое знамя), там мы и будем». Игорь Ольгович битву за Киев проиграл и был захвачен в плен Изяславом, а впоследствии, уже принявший монашество, убит киевлянами.
Выбор киевлян в 1015 году не столь ясен, как в 1146-м. Святополк попытался склонить их на свою сторону, раздавая им дорогие одеяния и деньги. По-видимому, для этого князь созвал собрание горожан — вече{368}.
Но где же находился Святополк, когда Владимир скончался? Летописная повесть сообщает, что он был в Киеве или же спешно примчался в город. Владимир «умер <…> на Берестове (княжеская резиденция, село под Киевом. — А. Р.), и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви Святой Богородицы, которую сам когда-то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем — бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем»{369}.
Из этого фрагмента следует, что Святополк в час кончины приемного отца находился на свободе, то есть его темничное сидение в наказание за козни против Владимира закончилось. Или же он был освобожден сразу после смерти крестителя Руси и поспешил в Киев, причем, учитывая быстроту появления в столице, «второй Каин» находился где-то неподалеку. По сообщению Титмара Мерзебургского, Святополк пребывал в темнице до самой смерти Владимира {370} . Распространено предположение [102] , что он сначала отбывал заключение в Вышгороде — городе, находившемся примерно в десяти верстах от Киева вверх по Днепру [103] , а потом, еще при жизни приемного отца, жил на свободе, но под надзором Владимировых людей. Некоторые историки склонны считать, что он был помилован и освобожден еще до смерти Владимира {371} . Возможно, прощенный князь находился в Киеве {372} . Было высказано даже предположение, что Святополк был облечен Владимиром правами регента {373} . А по мнению А.Ю. Карпова, Святополк всё еще находился в этот час в заточении в Вышгороде, но смерть Владимира автоматически даровала ему свободу {374} . Соображения в пользу этой идеи сомнительны: сама по себе кончина князя отнюдь не отменяла его распоряжений в отношении ослушника, особенно если Владимир успел назвать имя своего наследника-преемника. Но Святополка могли освободить его доброжелатели {375} . Весьма вероятно, что Святополк действительно был заключен
102
Так считал А.А. Шахматов, заметивший: в «Повести временных лет» «читаем, что Святополк во время смерти Владимира был в Киеве; в Несторовом сказании Святополк, узнав об отцовской смерти, “вседе на коня и скоро доиде Киева града”». Исследователь счел это разноречие «незначительным»: «из слов Нестора видно, что Святополк был, во всяком случае, близко от Киева». А.А. Шахматов полагал, что в первоначальной версии летописной повести, содержавшейся в не дошедшем до нас Древнейшем своде, сообщалось о приходе Святополка в Киев из Вышгорода. — Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 79—80. См. также: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. С. 38; Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 374.
103
Город имел особый статус княжеской резиденции; позднее, занимая киевский престол, князь мог отдавать именно Вышгород одному из своих сыновей, хотя город и не был столицей отдельного княжества; так поступил Юрий Долгорукий в 1149 году, вокняжив в Вышгороде своего сына Андрея Боголюбского. См.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. С. 51—53; Фроянов И. Я. Начала Русской истории. С. 377—378, 697.
104
Существует и другое свидетельство. Летописец Переяславля Суздальского сообщает, что Святополк находился в это время в Древлянской земле, где собирал войска (ПСРЛ. Т. 41. С. 44.). Однако это известие, по-видимому, недостоверно и появилось под влиянием особой редакции «Сказания об убиении Бориса и Глеба». В этой редакции, содержащейся в составе того же Летописца Переяславля Суздальского, говорится, что Святополк княжил именно в Древлянской земле (См.: Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 82.). Но это сообщение появилось вследствие пропуска в списке особой редакции «Сказания…», которым пользовался летописец. В исправном тексте этой редакции «Сказания об убиении Бориса и Глеба», очевидно, сообщалось, что в Древлянской земле княжил не Святополк, а упоминаемый вслед за ним Святослав, имя которого опустил невнимательный переписчик (См. подробнее: Карпов А.Ю. Владимир Святой. С. 350.).
Версию об освобождении Святополка Владимиром вроде бы подтверждает нумизматика. Выше уже упоминалась любопытная монета с изображением Святополка. Как установил С.В. Белецкий, Святополк чеканил свою монету еще при жизни Владимира. Сохранился экземпляр, на аверсе которого изображен он сам на престоле, а на реверсе — трезубец его отчима. Исследователь определил этот тип монеты как вассальный чекан: после нападения Болеслава Владимир выпустил пасынка-племянника на свободу и даже признал за ним право наследования княжеской власти{377}. «Вероятнее, что причиной примирения Владимира с мятежным родичем были враждебные действия не свата, а его собственного сына (Ярослава. — А. Р.)», — отмечает Н.И. Милютенко{378}.
Сохраняя жизнь пасынку, отец обрекал Бориса если не на гибель, то на опасную и тяжкую борьбу за власть. Но у крестителя Руси не было выбора: христианские заповеди и, видимо, собственная совесть не дозволяли ему поступить по-другому. Убийство Святополка было бы катастрофой, крушением всего дела жизни Владимира-христианина. Если же из темницы будущего братоубийцу вывел именно Владимир, то и это — необдуманное, неправильное с прагматической точки зрения деяние — было естественным для милосердного правителя. Впрочем, возможно, освобождение строптивца прежде всего объяснялось как раз практическими соображениями: не исключено, что в 1014-м — начале 1015 года Владимиру были остро необходимы сыновья-союзники со своими дружинами и ополчениями. Есть сведения, что война с непокорным сыном Ярославом все-таки началась. В хронике польского историографа Яна Длугоша есть известие о событиях, неверно датированных 1005 годом: «Ярослав <…> которому был выделен Ростов, тяготясь тем, что он отлучен от Киевского княжества, которого домогался, со своими племенами и другими, которых нанял за деньги, хитростью подступает к Киеву <…> и занимает крепость и овладевает отцовской казной. Отец Владимир <…> собирает войска из всех княжеств <…> намереваясь вступить в битву с Ярославом. Ярослав <…> нанимает печенегов и варягов, чтобы противостоять отцу. Между тем отец, князь Владимир, в горе из-за того, что сын Ярослав поднял враждебный мятеж, тяжело заболевает и, поставив во главе войска сына Бориса, посылает против Ярослава, [а] сам <…> умирает. <…> Оба сына, Борис и Святополк, не зная, что их отец, князь Владимир, ушел из жизни, вступают в битву с Ярославом и его народом, и Ярослав, побежденный со своими союзниками печенегами и варягами, бежит. Святополк же занимает Киев и захватывает княжение, тогда как другой брат, Борис, бездействует, оплакивая отцовскую смерть». Далее события соответствуют тем, что описаны в «Повести временных лет»: Святополк убивает Бориса и Глеба.
Текст Длугоша пестрит мелкими неточностями: дружинника, гибнущего вместе с Борисом, зовут Георгий, а не Григорий, как у польского хрониста; убийцы Бориса и его дружинника — вышегородцы, а не новгородцы; Глеба зарезали, а не обезглавили; братьев погребли в Вышгороде, а не в Киеве{379}. Уникально и неправдоподобно уже упоминавшееся известие Длугоша, что Владимир оставил Киев младшим сыновьям Станиславу, Позвизду и Судиславу{380}.