Борт 556

Киселев Андрей Александрович

Схватив цепко в мертвой хватке пальчиками обеих рук меня руками за мою голову. И обхватив ее, прижала мое лицо к своей пышной упругой и полной груди. К своим торчащим, вновь от возбуждения черным, как и ее загоревшая грудь соскам. И, снова, уронила на постель. Та, громко ударилась изголовьем об корабельную стенку яхты.

– Ни каких слов, просто люби меня любимый!
– произнесла, страстно, задышав моя Джейн.

Она как безумная стала целовать меня, отбросив мне на живот согнутую в колене левую девичью ногу, и прижалась своим волосатым лобком, и влажной в смазке наполненной

страстью безумной любви промежностью к моему вверх уже торчащему возбужденному детородному члену.

Джейн сползла на постель с меня своим обнаженным красивым, вновь пышущим любовным жаром телом, и опрокинулась на спину передо мной.

Я набросился на нее и придавил собой. Джейн раскинула вширь согнув коленях свои полные в ляжках и бедрах, почти черные от загара девичьи ноги. И мой торчащий как стальной стержень возбужденный член, вновь проник в нее. Проник в ее женское раскрытое перед ним в течке влагалище, очерченное по контуру темной полоской как тропический раскрывшийся листьями цветок.

Джейн была не такая как раньше, как всегда. Сейчас, была какая-то, совсем другая. Какая-то бешеная и неуправляемая. Даже в сексе. Что-то, случилось сегодня с ними обоими. И с Дэниелом и с Джейн. Что-то, вообще со всеми нами, похожее на обреченность или отчаяние. Отчаяние от того, что скоро нам предстоит увидеть или пережить. Отчаяние от нашей размолвки. После того, как я вышел из главной каюты Арабеллы, кляня себя в той несдержанности и срыву, ругая себя за то, что обругал свою в запале нервов мою ненаглядную и любимую Джейн, мы разминулись с ней и разошлись по своим каютам. Я услышал, как она стала успокаивать Дэниела, пока не уснул и вот...

Джейн дико и надсадно застонала. Застонала, так как безумная. Змеей за извивалась под моим голым мужским лежащим на ней телом, выгибаясь на постели вверх своим голым животиком. Прижимая его круглым пупком к моему голому животу, задрав вверх волосатый свой лобок, и раскрытой промежностью, насаживаясь до предела на мой детородный торчащий член.

Она закатила черные как ночь глаза под веки, жарко дыша в мое над ней повисшее лицо. Так же, как тогда в той рыбацкой в кокосовых листьях хижине. Так же, как и тогда, схватив меня за волосы, вдавила лицом в свою полную трепещущую любовью и трепыхающуюся грудь.

– "Что с ней происходило этой ночью?! Джейн! Что с тобой?! Что, моя любовь?!" - думал я, любя ее, молча и без слов сейчас, как и она меня этой ночью среди нависших скалистых берегов незнакомых и мертвых островов. Здесь в пункте нашего конечного путешествия.

Мои мысли все перепутались. Я думал черти, о чем от дикого тихого сексуального безумия, спутавшего все мое сознание. Наша любовь, это какое-то, тихое безумное помешательство. Мы как чокнутые любили, тогда друг друга. Безотчетно и не думая ни о чем, кроме, как только о любви. Я как в тумане навалившейся очередной любовной оргии с силой всаживал свой торчащий член, в чрево раскрывшейся для меня, снова этой ночью промежности Джейн, закатив свои помутненные в помутненном рассудке глаза.

Иногда у меня были всплески прояснения просветленного сознания. И я думал о Дэниеле - "Что сейчас с Дэниелом?!" -

думал я - "Спит или нет? Если нет то, что делает в этом месте нашей конечной стоянки? В месте гибели их отца? В месте гибели борта 556?".

Потом, снова уходил в сексуальное умопомешательство. И стонал на всю каюту как безумный от несравненного удовольствия, которым одаривала меня сейчас в очередной раз Джейн.

На океане стояла темная и тихая ночь. Лишь, было слышно шум волн, в раскрытый оконный иллюминатор верхней палубной надстройки, бьющихся о борт Арабеллы.

– Что с тобой! Ты пугаешь меня, любимая!
– произнес сквозь стон я, на какое-то время опять прейдя в себя. И целуя свою безутешную в любви Джейн.

– Я же сказала, молчи, и люби меня!
– Джейн, произнесла, стеная громко, и остервенело и жестоко, вцепилась зубами в мою грудь, кусая, как бешеная сучка ее в неистовом наслаждении, как словно в последний раз.

Я схватил ее своими, снова пальцами правой руки за распущенные черные как смоль волосы, сжав в своей ладони. И, оторвал ее голову от своей до крови укушенной груди, придавил к подушкам. И впился губами в ее оскаленный зубами в неистовом экстазе рот.

Я позабыл этой ночью все условности и любую осторожность. Как бешеный, теперь я буквально, терзал своей любовью ее на своей постели, кончая многократно, как и она.

Не было места на теле моей любимой Джейн, которое я бы, не искусал и не исцеловал этой ночью.

Наша общая любовная и брачная в моей каюте постель бешено скрипела и стучала о корабельную стену нашей яхты. И только внутренние герметичные переборки заглушали все наши любовные звуки внутри нашей яхты.

Что творилось с нами сейчас?! Что это было?!

Вскоре мы оба натешившись вдоволь любовью, два неустанных и неистовых любовников, уснули как убитые.

Это была последняя наша ночь, ночь нашей любви.

Конец второй серии

Борт 556

3 серия

25 июля 2006 года.

Было десять утра, и Джейн, раскрыв все оконные иллюминаторы в моей каюте, сделав общее проветривание нашей любовной обители, собрала скомканные и измятые простыни с последствиями нашей ночной любви в большой комок и, выйдя в коридор, бросила в стирку. Она голышом, сбегала в душевую и в свою каюту. И вновь, переоделась в домашний свой легкий шелковый, как тогда, когда первый раз я ее увидел тельного цвета короткий до колен халатик. Собрав, снова в пучок на темечке миленькой девичьей головки, длинные вьющиеся свои растрепанные о мою постель черные как смоль волосы. Заколов их золоченой, снова заколкой.

Она, снова рассыпав кассеты по постели. Включила магнитофон. И, припевая под мелодию "Моtley Crue", из магнитофонной записи, Джейн пританцовывала, вихляя, соблазнительно, вновь предо мной своим полуголыми, почти черными от загара бедрами. Сверкала из-под его коротких пол шелкового домашнего халатика, узкими желтыми от купальника плавками. И своими обворожительными и прелестными голыми девичьими ножками. Мною жадно исцелованными, от самой девичьей промежности до пяток. До черных от загара маленьких девичьих ступней в домашних тапочках.