Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион

Шерфиг Ганс

В целом произведенный в квартире Карелиуса обыск дал в руки полиции богатый материал, который в ближайшие восемь недель будет тщательно изучен. Таким путем полиция рассчитывала добыть кое-какие сведения о материальном положении семьи Карелиуса. В одной из найденных бумаг говорилось, что он должен некоему торговцу коврами Ульмусу сумму в 278 крон, но, к сожалению, не удалось выяснить, насколько лектор вообще влез в долги. Пока еще ни в одном документе не встретилось сведений о предосудительном поведении Карелиуса в повседневной жизни. Допрос лиц из его ближайшего окружения также не выявил у лектора каких-нибудь необыкновенных пороков или пристрастий к дорогим удовольствиям.

Совершенно ясно, что он вел весьма странное двойное существование. По-видимому, здесь налицо психологическое явление, так гениально описанное в 1886 году

Робертом Луисом Стивенсоном в повести «Странная история д-ра Джекилля и м-ра Хайда Маркам», то есть задолго до того времени, когда появились на свете психологи, которые начали копаться в тайниках человеческой души и залучили к себе в пациенты решительно всех граждан.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

После судебного заседания лектор Карелиус получил возможность познакомиться и поговорить со своим защитником и решил добиться главным образом двух вещей. Во-первых, ему нужны очки, тогда он будет видеть, как все люди, и ему не придется рисковать, подписывая коварные протоколы, которых он не читал. Затем он составит жалобу на служащих полицейского участка, где его избили.

Адвокат Гуль обещал Карелиусу достать очки, но усомнился, будет ли толк от жалобы на действия полиции. Опыт показывал, что подобные жалобы никогда ни к чему не приводили. Ведь свидетельские показания сотрудника полиции оказывают на судей более сильное воздействие, чем жалобы гражданских лиц, а в данном случае все восемь огромных полицейских могли, выстроившись в ряд, поклясться, что лектор напал на них и учинил насилие. По мнению адвоката, всю силу защиты следует сосредоточить на наиболее серьезном обвинении в убийстве, в интересах чего лучше пожертвовать менее важными пунктами. Сейчас трудно сказать, удастся ли избегнуть осуждения в силу параграфа 119 за насильственные действия, учиненные над государственными служащими. Это сущий пустяк по сравнению с возможностью получить пожизненное тюремное заключение в наказание за двойное убийство.

Однако лектор Карелиус настаивал. Истязания, которым он подвергся в полицейском участке, были настолько чувствительны, что, по его мнению, необходимо в интересах общества и в целях назидания наказать виновных. Ведь был нарушен закон, и нарушен самими блюстителями закона; если теперь же не вмешаться, то будет поколеблена вера в незыблемость права человека на неприкосновенность личности, та самая вера, которую он внушал ученикам в течение всей своей преподавательской деятельности. То, что с ним сделали, — случай совершенно неслыханный.

Адвокат заявил, что, к сожалению, подобные методы не являются неслыханными или необычными в столичных полицейских участках, и тот участок, куда был доставлен лектор, славится своей грубостью и суровостью обращения. Граждане не раз жаловались на полицию, показывая шишки и фонари под глазами и представляя врачебные справки, но еще не было случая, чтобы такие жалобы принимались во внимание. Решающим всегда было свидетельство самих полицейских. Известен, правда, один случай, когда судья при виде изувеченного человека выразил ему соболезнование, удивившись, каким образом всего за несколько часов его ухитрились довести в полицейском участке до такого состояния; это было самое большее, на что решился судья.

— Значит, вы думаете, что сами блюстители закона дадут ложные показания? — в ужасе спросил Карелиус.

— И даже с превеликим удовольствием! — ответил адвокат Гуль.

— Но я все-таки буду жаловаться!

Была составлена жалоба на имя директора полиции Окцитануса; кроме того, адвокат предложил своему подзащитному подвергнуться осмотру врача, который мог бы удостоверить повреждения, пока еще заметные на глаз.

Зато к обвинению в убийстве Карелиус отнесся с поразительным равнодушием. Это недоразумение, безусловно, должно разрешиться.

— А палка? Каким образом ваша палка могла попасть в квартиру по Аллее Коперника?

— Право, не знаю. По-видимому, я забыл ее где-нибудь, и она попала в дурные руки. За последние несколько лет я много раз забывал свою палку в самых удивительных местах, но мне всегда возвращали ее. Это просто какая-то счастливая палка.

Адвокат, однако, подумал, что вряд ли она принесла лектору счастье.

Карелиус решил,

что его защитник очень симпатичный человек, одаренный и любезный. После ужасного судебного заседания приятно было поговорить с юристом, который стоит на его стороне и будет заниматься его делом. Это успокаивало. Адвокат Гуль предупредил своего клиента, чтобы он поменьше говорил со служащими полиции, и был очень удивлен, узнав, что Карелиус согласился подписать документ, составленный сотрудником уголовной полиции Розе. Он, со своей стороны, вовсе не уверен, что Розе так благожелательно отнесся к лектору, как тот вообразил себе. Зато адвокат утешил Карелиуса по поводу предстоящего ему восьминедельного пребывания в тюрьме. В качестве предварительного заключенного лектор может рассчитывать на всякого рода снисхождение и поблажки. Он сможет, например, получать с воли дополнительное питание, читать что угодно, кроме, пожалуй, газетных статей, посвященных его делу; сможет курить во дворе во время прогулок, сможет в своей камере в любое время опустить кровать и растянуться на ней. Дело обстоит не так уж плохо. Кроме того, он может получить свидание с женой и поставить у себя в камере ее фотографию. Теперь адвокат намерен изучить составленные полицией донесения, ознакомиться со всеми имеющимися материалами и лишь тогда побеседует с Карелиусом. Следует только иметь запас мужества, несмотря на то, что правосудие в этой стране вовсе не так совершенно, как лектор, по-видимому вполне чистосердечно, внушал своим ученикам; все же редко бывает, чтобы невиновного человека осудили за двойное убийство.

Собеседники сердечно простились друг с другом, и лектор выразил адвокату свою признательность. Затем он забрался в тот самый зеленый фургон для арестантов, который он так часто встречал на улицах, но никогда не видел изнутри. Конструкция этой машины оказалась весьма неудобной: пассажиры еле-еле могли втиснуться в крошечные, отгороженные друг от друга клетушки, где не было ни света, ни воздуха и где человек непрерывно испытывал позывы к тошноте.

Камера, в которую поместили Карелиуса в Южной тюрьме, была как будто несколько уютнее и более естественной формы, чем в «Ярде». Но и здесь стоял в нише четырехгранный горшок и даже плевательница; оба эти сосуда лектор был обязан опоражнивать и мыть во время ежедневного «парада горшков», который происходил ранним утром. В углу камеры был умывальник без крана — нажимаешь медную кнопку, и течет струя воды. Здесь Карелиус мог умываться, мыть свой обеденный прибор и жестяные тарелки, а также смачивать и полоскать тряпку, которой он дочиста вытирал пол. Однако руки можно было мыть лишь по очереди: сначала одну, потом другую, так как одной рукой приходилось нажимать кнопку; мыло попросту отсутствовало, поэтому ложка, нож и вилка только слегка ополаскивались под тоненькой струйкой холодной воды.

Кроме того, в камере висело нечто вроде провода; если за него дернуть, над дверью камеры выскакивает дощечка, что означает вызов служителя. Этим сигналом следовало пользоваться в том случае, когда заключенный не мог обойтись четырехгранным горшком. Тогда его при полном молчании вели в известное место, обнесенное решеткой; сидеть в этой клетке приходилось под неусыпным наблюдением тюремного служителя, который по прошествии трех минут объявлял, что пора кончать, и протягивал сквозь решетку два листка бумаги.

По ходатайству адвоката заключенного навестил тюремный врач доктор Ринн — человек мрачного характера и мало образованный. Врач приступил к обследованию арестанта, ощупал все шишки и поврежденные места и написал свидетельство, которое было присоединено к жалобе на имя директора полиции Окцитануса. Затем, благодаря стараниям адвоката, фру Карелиус удалось наладить передачу фруктов, конфет и прочей снеди для своего мужа. Она подолгу простаивала у ворот тюрьмы, ожидая своей очереди, чтобы передать маленькую порцию еды, которую она с таким старанием и любовью приготовляла для Карелиуса; принимая передачу, сторож сваливал все в одну кучу — и жареного цыпленка, и конфеты, и листки салата — в какой-то жестяной сосуд, по виду напоминающий плевательницу, который потом вручали лектору под расписку. Как он развлекался, когда находил в соусе конфеты, либо шоколадные зерна среди листьев салата! Лектор Карелиус никогда не был обжорой, но тюремная пища, приготовленная словно из половой тряпки и без каких бы то ни было витаминов, казалась ему отвратительной: вот почему он всегда радовался, когда получал продукты из дома.