Бой на Калиновом мосту
Шрифт:
Вот он так и сделал, на себя девять надел и на коня. Вот и отправились в путь-дороженьку. Вот этот добрый конь бежит, земля дрожит, горы и долы перескакивал, реки и озера хвостом покрывал. Вот ещё девяти верст не доехали, а огнем уже начало жечь. Что версту переедут, то латы стают. Так восемь верст переехали, восьмеро латы сгорели. Вот этот конь и говорит опять:
— Смотри на эту же золотую волосинку! Корчится, корчится, а как спрыгнет, так и маши на левую руку!
Вот он все глядел на эту волосинку. Корчилась, корчилась, — спрыгнула, — он левой рукой все девять голов
А эта царица, как он уедет, к этому Бурзачилу в темницу да с ним и любезничает. Вот и сошла к нему и разговаривает:
— Теперь не воротится живой!
Вот как он смахнул эти девять голов, а этот змей махнул хоботом[45] да его из седла и вышиб, Ивана Царевича. Вот как вышиб его из седла, а он несколько дней, несколько ночей не спал, как вышиб змей, так и заснул богатырским. А это чудо и издохло на Иване Царевиче. Вот этот конь постоял, постоял, подождал и думает, что его до смерти убило. Не одни сутки стоял он, все тосковал по своем всаднике. Конь и побежал во свое царство один, Иван Царевич спать остался. Вот и проспал девять дней и девять ночей.
А этот конь прибежал в царство, а мать обрадовалась:
— Видно, ожёг моего сына этот змей!
Бурзачило поганое вышел из темницы. Она привела во дворец, так как бояться ужe нечего было. Начали пить и веселиться. А коню не село никакого почёта, спустили в зеленые луга и гуляет. А Иван Царевич проспался на девятые сутки, увидел, что на нём это чудище лежит.
— Ах ты, поганое мясо, куда завалил свой хобот! Сбросил это чудище. Видит, что коня нету, закручинился, не знает, что делать, не знает, куда идти. Погоревал, покручинился и поплакал: не знает, в какую сторону и идти. Вот и пошел, куды глаза глядят.
— Куды-нибудь да выйду! — говорит.
Шел, много ли, мало ли места, дошел до маленькой избушки, в лесу одна избушка стоит. В этой избушке сидит старый-старый старик слепой. Вот его сразу и узнал, не видит, а узнал.
— Здравствуй, Иван Царевич! — говорит.
— Здравствуй, дедушка! — говорит.
— Далеко ли вас бог понес, Иван Царевич?
Он ему все подробно рассказал, из какого царства, по каким делам.
— Ну, Иван Царевич, я, — говорит, — вашего батюшку знал прежде!
А Иван Царевич и спрашивает:
— Что это у тебя глаза-то диким мясом заросли?
— Да вот в одной битве поранили меня, вот эдакое мясо и наросло на глазах.
— Не можешь ли меня, дедушко, в какое-нибудь жилье свесть?
— И рад бы стараться, Иван Царевич, да не могу! Подвяжите мне чем-нибудь это мясо дикое, тогда можно!
Вот он взял снял ремень с себя, подвязал ему глаза. Вот и отправились. Этот старичок впереди идет, а Иван Царевич сзади. Вот шли, шли лесом, много места шли, вышли на чистую поляну и увидели преогромное царство.
— Вот, Иван Царевич, — говорит, — недалеко царство!
— Ну, теперь, дедушко, я и сам дойду! Спасибо! Воротись взад.
Вот дал ему несколько денег, что он довел его до жилья, и распростились с этим старичком. Ремень отстал. Хотел взять его, а старичок и стал упрашивать.
— Оставь мне ремень, Иван Царевич, мне не дойти
— Ну, дедушко, пущай тебе ремень!
А сам и отправился в это царство. Приходит в царство и просится ночевать. А этот царь и говорит служанкам:
— Спросите, разгадает ли он сны? Если он разгадает моим трем дочерям сны, то пущай ночует и берет любую дочь, замуж, а нет — то голова долой!
Вот этот Иван Царевич задумался. «Кто знает, что им приснится? Как разгадать?» Подумал, подумал: «Идти — куды я пойду? Все равно смерть!» Взялся эти сны разгадать. И сказал кухаркам, что «разгадаю эти сны». Вот его там отвели на ночлег. Он спросил, где у царских дочерей спальня, и отправился в эту спальню. И стал следить, всю ночку не спит. Эти дочери полежали недолго с вечера. Потом стали вымылись. Сходили в кладовую и помазались — оператели; потом из другого пузырька взяли — окрылатели. Они не поспели выйти из своей спальни, он не будь плох, увидел, куды они ставили эти баночки, тоже помазался и тоже оперател и окрылател. Вот они и полетели, эти царские дочери, полетели — и он за ними сзади. Но те старшие были попроще, а третья похитрее была. Говорит сестрам-то:
— Что это, сестрицы, у нас сегодня шумно и гулко?
А те и говорят:
— Ох, сестрица, наверно, сегодня посытее понаелись и побашше [46] снарядились, оттого, видно, так.
Вот и летят опять. Вот долетают до яблони. Сели на яблоню. Эта опять и говорит, младшая сестра:
— Что это у нас сегодня яблонь согнулась и вершина в землю воткнулась?
А они опять и говорят:
— Ох, сестрица, сегодня, видно, посытее наелись и побашше снарядились, оттого, видно, так.
Долетают, опять до царства, не близко было — далеко. Прилетают, а в царстве было три сына: вот к ним и летили, а своему отцу говорили, что им снилось. Вот прилетели в это царство ко своим любовникам и Начали с ними беседовать. Попировали, побеседовали, кольца свои именные на место положили, сами ушли ио разным местам; а он, этот Иван Царевич, подкрался и эти перстни у них и унес. Им уж время домой лететь, схватились, и перстней нету — ни тех, ни других. На, кого думать, не знали. Вот опять и полетели во свое царство, и этот Иван Царевич взади за ними. Вот и долетают до своего царства и в ту же самую кладовую опять; и помазались из того же самого пузырька — крылья отвалились, из другого помазались — перьё отвалилось. Ушли во свою спальню. Он тоже подглядел, помазался тоже. Вот он и слышит, они и говорят:
— Вот сестрицы, где ему знать, что нам приснилось?
А он и чует. Поутру встают, отцу и сказывают:
— Вот, тятенька, так и так, летали в такое-то царство, сидели с царскими сыновьями!
А царь, конечно, думал, как это они могли слетать, так и думал, что это им снилось. Тогда государь посылает служанок за Иваном Царевичем. Приходит Иван Царевич;
— Ну, — говорит, — разгадывай, что моим дочерям снилось в эту ночь?
Вот он и начал рассказывать, как дело было, как перьё садилось, как мазались и как летели сюда и как младшая дочь говорила. Государь не верит ему, и эти отпираются.