Бой на Калиновом мосту
Шрифт:
— Где же это могло быть? Вот еж ли бы как-нибушные знаки были!
Он вынимает эти шесть перстней и показывает государю (перстни эти были все именные). Государь поглядел эти перстни, видит, чьи перстни. Вот сейчас этому Ивану Царевичу и говорит:
— Ну, коли ты разгадал сны, бери любую дочь замуж и награжу тебя полцарством!
Вот он подумал, подумал и эту младшую дочь и стал брать замуж: она была красавица. Государь полцарством его и наградил. Пожил он там год, два ли, три ли, и понесла его жена и родила двоих сыновей — таких же богатырей, как и отец. А он все думает, что надо во свое царство попасть ему. Из царства в царство все же знают дорогу. И отправился он домой
Вот и стал жить со своей молодой женой и со своими сыновьями в своем царстве. Эти сыновья стали расти и сели такие же богатыри, как отец. Жили в мире и согласье. Все их почитали. Много ли, мало ли старая государыня пожила и померла. Стали Иван Царевич жить с молодой женой и добра наживать.
31. МЫШКА И ВОРОБЕЙ
В некотором царстве, в некотором государстве, именно в том, в каком мы живем, была мышка. Свила себе гнездо; повадился в это гнездо воробушек. Вышел меж ними спор. Она говорит, что «я больше зернушек натаскала», а тот говорит, что «я боле того». — «Мы лучше разделим!» Стали они делить; у них находится одно зерно лишнее меж собою. Он склюнул. Мышке не понравилось, и напиши заявление змию огненному. Змий огненный обратил внимание, выслал, повестки и вызывает их на суд. Собрали их на суд дело рассудить, и прямо сознался воробушек, что он склюнул. За мышку огненный змий застаивает[47], что мышка больше натаскает в амбар, житницу может прогрызть угол и утащить зерно. Орел-птица застаивает за воробушка, что воробушка крестьянин с житницы не гонит или с семерика [48]; или суслон, или овёс клюет, значит, домой: марш. Значит, paccyдили, что воробушек больше может натаскать. Огненный змий напалил орлу-птице крылья, за за что застаивал за воробушка — для того крылья ему подпалил. Орел-птице делать нечего без крыльев, и не знает, как крылья отрастить. Сидит в лесе.
Из какого — то царства был Василий Стрелец и взял ружье и пошел лесничить [49]. Он солдат. Увидал эту птицу орла и хочет её устрелить. Первый раз попал — орел-птица покривила головушку на правую сторонушку.
И вторительной раз взял опять зарядил, опять метится, как бы его убить. Выстрелил опять — только стряхнул крылышками. В третий раз посмотрел на свои патроны. Патрон у него не хватило. Взял солдат пуговицу и занарядил, и хотел его опять убить. Орел — птица сказал человеческим языком:
— Не бей, Василий Стрелец, хороший молодец, меня, а лучше ты сперься [50] на елку и сыми меня легоньку!
Снял с елки, орел-птица сказал человеческим языком:
— Ну, Василий Стрелец, и как ты меня снял, не можешь ли мне крылья отрастить? Я тебе службу сослужу!
Взял
— Что удивляюсь, какую я птицу убил сегодняшний день. Ступай же ты, родитель и жена, посмотри на мою птицу, похвалите или похайте на подбитую птицу.
Родитель посмотрел саду:
— Для меня ничего не стоит, зря ты не подбил: несъедобная.
— Ах, папа, а что нам от этакого капиталу ничего не стоит прокормить, она может нам добро сделать.
— А долго ли будем кормить?
— Да вот покормим — узнаем, хоть годик.
Потом покормили день, два и три, взял родитель счеты и сообщил этот капитал, сколько её содержать год.
— Она ест за два человека. Вовсе она не способна нам держать. Лучше её нам прекратить.
А Василий Стрелец просит:
— Папа, нельзя покормить — лучше сам не доем, а лишний кусочек ей отнесу.
Родитель жалел сына:
— Быть по всему. Пускай год кормит.
Кормит год — ничего толку нет. Стал прошать у родителя другой год кормить. Орел-птица и говорит:
— Садись на меня, далече ли мы подъедем и грешить не будем.
Отправился. Уехали на утренней заре, приезжают в сад на вечерней. Оборотили две тысячи вёрст взад и вперёд.
— Василий Стрелец! Покорми ещё год меня, попроси родителя.
Стал прошать убедительное. Родитель сжалел опять сына:
— Быть по всему. Корми ещё год!
Он так, значит, делать нечего, стал кормить. Кормил ещё год. Сын стал своему отцу благодарить.
— А больше не кормить ни отнюдь ни единого дня, и так убытку много!
Пришел к птице в саду, обсказал это дело:
— Что, орел-птица, скажешь мне? Ведь я два года прокормил тебя. Какое ты мне сделаешь добро?
— Вот смотри, какое добро: садись на меня, далеко ли я слетаю, могу ли содействовать.
Они сели и поехали опять же на утренней заре. Оборотили несколько тысяч верст. Сказала орел-птица:
— Ну, Василий Стрелец, не могу я ещё действовать хорошо. Покорми ещё третий год.
Он стал опять просить родителя, что «дай ещё годик прокормить, потом марш — и сам отступлюсь».
А его жена ругает, что «зачем так досаждать родителю, что пускай идет, куды знает, и летит».
— Нет, жена моя, хочется мне узнать, может ли эта птица добро сделать.
— Да какое тебе добро от птицы? Никакого добра нету.
— А может она лучше сделать человека!
Вот прокормил три года. И спит, и сам себе думает, со своей женой что последнюю ночь, а жена ничего не знает. Наутро встает, жене и сказывает:
— Ну, жена, прости же, уезжаю, не знаю, надолго ли, со орлом со птицей.
И сам в сад скорым успехом. Сейчас своей птице сказал:
— Справилась ли, птица орел?
— Справилась, — отвечает, — садись и поедем.
А евонная жена из спальни побежала к родителю с жалобами, что «уезжает мой муж, Василий Стрелец. Сроку не сказал мне. Вот для чего он и птицу кормил. Не можешь ли ты обратить его взад?»
Родитель стал же таким манером ходким, — и след простыл, и виду нету. И летят далеко ли — низко, высоко ли — близко, на ровном месте, как по бороне, против неба, воды, моря. И птица подняла под страшную вышину, чуть не под самые облака. Взяла эта птица стряхнула с себя Василия Стрельца против моря, и Василий Стрелец почернел, как чилисник (печка топится, чад выходит — черное место), и думает — последняя кончина ему.
И не допустила орел-птица до воды три сажени и схватила его и не дала потонуть. И он не мог долго очувствоваться.