Бой на Калиновом мосту
Шрифт:
Пошел Федор Бурмаков с товарищем на гору, увидели Вавилон-город. Приходят ко городу, обтянулся вокруг города огненный змей, хвост-голова в воротах. Надо бы зайти в город, а зайти никак. Говорит Федор Бурмаков: «Змей, раздвинься!» Змей раздвинулся, из гортани хвост выпустил, Федор Бурмаков в. город прошел. Идет в церковь […] взял царску порфиду и костыль […] и вон пошел.
Идет по улице вдоль по городу, из некакого дома выпихалась девка из окна, а голова песья: «Поворачивай ко мне на спутьё». — «Хорошо, красна девушка, иду». Зашел к ней. «Ну что, Федор Бурмаков, взял царску порфиду и костыль?» — «Взял». — «Ну садись со мной в пешки играть, ежели я тебя поиграю, с тебя царский костыль, мне отдашь; если ты меня поиграешь-сто рублей за дурак». Стали играть, она его обыграла и просит царску порфиду и костыль, он ей не дават, взял со стола столешницу, прижал ей [девку] ко стене и тут её придал смерти, распичкал[28].
Прилетели птицы, когти востры, носы железны и стали карапь клевать. Федор Бурмаков скрыл двери, взял кремешок да огниво, огнивцо о кремешок юкнул, искра вылетела, а порох вспыхнул, и птиц всех огнем подняло, на корабле все — снасти, якоря, паруса, все на огне унесло. Остался карапь как чурак [29], куды волной несет, туды и несет.
Долго ли плавал, коротко ли плавал, прибило его в никакое место к земле. И вышли они на берег, и пошел Федор Бурмаков на гору и пошел по горе, и палея на тропинку, раздумался: «Какая же это тропинка?» Пошел по этой тропинке, и встретился ему старик, песья голова. «Здравствуй, Федор Бурмаков!» — «Здравствуй, старик, песья голова». — «Ну, Федор Бурмаков, приворачивай ко мне на спутье», — «Хорошо, старик, песья голова».
Пришли в дом. «Зачем ты у меня дочерь побил? Отдай мне царску порфиду и костыль». — «Что ты, старик, я сколько иду, не с собой несу. Остались на корабле». — «А ты сходи, это не далеко, дам я тебе сроку трои сутки, а молодцов у меня оставь под заклад». Вышел на крыльцо, посмотрел, у старика худая лестница, он взял да с этой лестницы комком на землю пал, да и заревел: «Ох ты мне, тошно, ногу вередил». Старик выскочил на улицу: «Что ты, Федор Бурмаков, кричишь?» — «Да вот у тебя худая лестница, я пал да ногу вередил. Никак не могу в трои сутки сходить». — «Даю четверы сутки, в четверы сходишь?» Встал Федор Бурмаков и пошел, вышел на тропинку и раздумался: «Я что пойду на карапь? У меня ведь все с собой, я пойду вперед». Пошел по тропинке вперед.
Долго ли шел, коротко ли шел, вышел на поле на чисто, завидел дом пребольшающий, городом назвать — мал добре, теремом назвать — велик добре. Заходит в дом, стоят столы дубовы, на столах яствы сахарны; сел за стол и поел, расхожей еды побольше, хорошей поменьше; зашел в погнету[30] и спать лег. «Кто ли к этому дому, каки ли люди будут».
И слышит, приехал к дому богатырь и запускает коня в конюшню, заходит в избу. Взглянул на стол и говорит: «Кто ли был у меня гость, да и очень вежлив: расхожей еды съел побольше, а хорошей поменьше. Кто таков есть человек, выходи?» Встал Федор Бурмаков с печи, подошел к нему поближе и поклонился пониже. «Здравствуй, кривой Лука-богатырь, господин генерал!» — «Здравствуй, Федор Бурмаков? Зачем ты ко мне в дом зашел, когда хозяина нет?» — «Я не знал, что в доме хозяина нету, я хозяина дождался». — «Ну, Федор Бурмаков, когда ты зашел ко мне, дак излечи у меня глаз». — «Ну давай, я твой глаз излечу, только ты затопи печку, и дай мне-ка олова, и дай мне-ка винты, привинтить твои руки и ноги к полу, когда я твой глаз лечить буду, чтобы ты не вздрогнул». Дал ему все, привинтил его к полу, затопил печку, разогрел олово, поднес ко глазам. «Отворь оба глаза!» В добрый глаз ему олова налил, да и побежал вон на улицу. Кривой Лука соскочил, винты оторвал, побежал вон на улицу, а полного свету не видит, заревел: «Быть кругом моего дома железный тын!» Федор Бурмаков привелся в ограды, ему некуда деваться, а у Луки бегают в ограде козленки. Он козла поймал да убил, козла олупил [31], а голову не отрезай, кожу на себя накинул, а голову на голову, да стал на четыре кости, разбежался, да Луку […] и боднул. Тот схватил за рога, да за ограду и выкинул. Федор Бурмаков скричал: «Прости, Лука-богатырь!» — «Ну, Федор Бурмаков, когда ты меня победил, то на тебе моя медная светлая сабля». Бросил в чистое поле: «Возьми». Федор Бурмаков приходит к этой сабле, раздумался: «Что же, взять мне эту саблю одной рукой, а взять отведать мизинным перстом?» Перстик приложил, перстик и прикипел. Ну и сидит, плачет, не знает, что и делать; вынул из кармана перочинный ножик и отрезал свой мизинный перст по суставу.
Пошел Федор Бурмаков вперед и увидел дом пребольшающий. Заходит в дом, стоят столы дубовы, яствы сахарны, питья медвяны; сел за стол, поел расхожей еды побольше, хорошей поменьше, зашел на печку, лег спать» И вдруг слышит, приехал ко двору богатырь, коня обирает, в дом запускает; зашел в избу, взглянул на стол? «Кто был же, да вежливый». Федор Бурмаков с печи слез, подошел поближе, поклонился пониже: «Здравствуй, красная девица». «Здравствуй, Федор Бурмаков, зачем зашел без хозяина?» — «Поспутье, красна девица, я ведь не знал». — «Садись со мной пообедать». — «Хорошо, красная девица». Вышли из-за стола. «Ну, Федор Бурмаков, ложись со мной спать на кровать». — «Хорошо, красная девица, лягу».
Утром встают. «Федор Бурмаков, садись со мной за стол, попить, поесть». — «Хорошо, красная девица, сяду». Напились, наелись и вышли вон из застолья. «Ну, Федор Бурмаков, поедем мы с тобой в чистое поле». — «Хорошо, красная девица, еду». — «Я воюю со Львом-зверем тридцать лет, а не кой коего победить не можем, ты пособи мне-ка Льва-зверя победить, я возьму тогда [тебя] мужем». — «Ладно, красная девица, почто не пособлю? Пособлю». — «Мне от тебя немного и надо, только ты скажи: «Господи! Пособи красной девице Льва-зверя победить», тогда я его тряхну». Вышла вон на улицу и выводила своя добра коня. Федора Бурмакова садила за себя в седло, и поехали они в чисто поле. Оставила его в скрытное место, под зеленый дуб, а сама уехала ко Льву-зверю воевать. Соскочила с добра коня, и хватилися они рукопашкой. Бились, дрались, боролись трои су точки, разбродили[32] матушку сыру землю, и не кой коего победить не может.
Кричит красная девица: «Федор Бурмаков! Пособи мне Льва-зверя победить». За нею Лев-зверь заревел: «Федор Бурмаков! Пособи мне красну девицу победить, я тебе велико добро доспею [33]». Федор Бурмаков стоит прираздумался: «Вот моя хлопота, не знаю, которому пособить… я пособлю девице — она меня убьет, пособлю Льву-зверю — он меня съест. Однако же пособи, господи, Льву-зверю красну девицу победить».
Лев-зверь бросил девицу на сыру землю, да и разорвал её надвое и бежит к нему, рот открыл, зубы оскалил. Федор Бурмаков удрог [34] и думает: «Ах, видно он и меня съест». Прибежал Лев-зверь и говорит: «Ну что, Федор Бурмаков, тебе надобно, то я тебе и доспею?» — «Я теперь хожу, заблудился, в свое царство дорогу не знаю, ты бы мне путь-дорожку указал». — «Садись на меня, держись крепче».
И побежал Лев-зверь по чистому полю, по темному лесу, где высоки горы, где глубоки ручьи, все через катит; и выбежал на поле на чисто, остановился: «Федор Бурмаков, знаешь ли, это како место?» — «Нет, не знаю». Опять побежали, по чистому полю, по темному лесу, выбежал под ихно царство на зелены луга и остановился: «Знаешь ли, Это како место?» — «Это место как будто, нашего царства зелены луга». — «То само и есть. Поди, Федор Бурмаков, в город и отнюдь не хвастай, что на Льве-звере ехал, а если похвастаешь, я тебя съем». Распростились, пошёл Лев-зверь в чисто поле, а Федор Бурмаков в город.
Пришел в царский дом и кладет царску порфиду и костыль. «Ваше царско величество! Об чём у нас было слово говорено?» Веселым пирком и скорой свадебкой дочерь в замуж отдает, и пошли венчаться. Обвенчались, пришли к царю. на почестей пир, и все тут на пиру стали пьяны-веселы, и все похваляются. Федор Бурмаков сидит тоже веселешенек. «Что же вы, братцы, похваляетесь, я ходил земли много, да что есть я домой на Льве-звере приехал».
А Лев-зверь под окошко и прибежал, кричит: «Федор Бурмаков, выходи на улицу». Федор Бурмаков вышел на высок велик балкон. «Здравствуй, Федор Бурмаков!» — «Здравствуй, Лев-зверь». — «Зачем ты мной хвастал? Я теперь тебя съем». — «Нет, Лев-зверь, я не хвастал». — «Как не хвастал, ты сидишь на пиру и хвастаешь, что на мне ехал». — «Нет, Лев-зверь, хвастал, дак хмель мой, а я не хвастал». — «Как может хмель хвастать?» — «Отведай-кося ты, Лев-зверь, напейся вина, да будешь ли ты в одном уме». — «Давай».
Выкатили ему вина три бочки сороковых. Лев-зверь бочку выпил, другу выпил, да и из третьей надкушал и стал пьян, стал по улицы ходить, стал падать, ограды приломал и заспал. Спит трои сутки.
Федор Бурмаков пошел в кузницы, нанял кузнецов сковать руки и ноги в железа. Лев-зверь просыпается, а руки-ноги связаны. «Федор Бурмаков, ты зачем меня сковал?» — «Что ты, Лев-зверь, я у тебя близко не был». — «Да кто ино меня сковал?» — «Уж не знаю, сковал-нет, видно, дак тебя хмель твой». — «Ну, быльно меня хмель сковал, а не ты-де и хвастал — хмель твой». Расковал Льва-зверя, распростились, убежал Лев-зверь, а Федор Бурмаков стал жить да быть.