Бой на вылет
Шрифт:
Восточная сторона городского кладбища, на которую вышел Юрий, пестрела свежими захоронениями. Их было легко узнать по грудам полуувядших цветов, венкам, а также отсутствию крестов и памятников, — родственники и друзья покойных не успели ещё полностью оплатить ритуальные услуги.
Миновав по дороге несколько похоронных церемоний, Десятник пересёк центральную аллею и вышел к старой, западной части кладбища. Тут его шаг как-то сам собой замедлился, и писатель внимательно огляделся по сторонам.
Он попал в тишину, покой и тень.
Тишина
Уже через двадцать минут Юрий понял, что Жорина идея оказалась на редкость удачной. Какие только замечательные имена и фамилии, а также их сочетания не попадались ему здесь! Только записывай. Чем он немедленно и занялся, выудив из сумки блокнот и ручку.
Бодягин Пафнутий Ильич. Еще в девятнадцатом веке мужик родился. Надо же… Пафнутий. Так. Егонова. Наталья Павловна. Имя-отчество удачное, а вот фамилия какая-то непонятная. Егонова… Яга? Ладно, запишем на всякий случай. Может, пригодится. Клюшников. Леднёв Михаил Игнатьевич. Знавал я, помнится, одного Леднёва… Орлова Надежда, Лукьянова Марья Сергеевна, Сидоров. Ну, это общеизвестно. Ага. Вот интересно. Топич Ерофей Казимирович. Родился в 1914-м, умер в 75-м. Шестьдесят один год прожил дядька. Маловато. Имя по нынешним временам довольно экзотическое. И фамилия неординарная. Из западных славян, вероятно. Запишем. Черногорская. Зинаида Афанасьевна. 1912 года рождения. Хороша фамилия! И женщина была красивая, если по фото судить. Надо же, снимок-то неплохо сохранился, хоть и времени прошло черт-те сколько. Беклемишев…
Писатель увлекся. В его воображении уже мелькали обрывки сцен и картин.
Вот роковая красавица Черногорская взволнованно ходит по залу (какому, на фиг, залу? Я что, любовно-исторический роман собираюсь писать? Ладно, пусть просто по гостиной)… по гостиной в ожидании важного известия. Заламывая руки (тьфу!). А тем временем лощеный негодяй Топич… только не Ерофей, конечно, а… Нет, так не пойдёт. Это меня куда-то в начало прошлого века заносить начинает. Ладно, дома разберёмся. Сейчас ещё пяток-другой запишем, и хватит, пожалуй, для первого раза.
Раздвигая кусты, и ныряя под низкие ветви деревьев, он пробирался к давно заброшенным могилам и заполнял уже четвёртую страницу блокнота, когда сзади его окликнули:
— Мил человек!
Десятник вздрогнул, едва не выронил из пальцев ручку, и оглянулся.
Не более чем в двух метрах от него стоял, легко опираясь на потемневшую от времени палку с круто, подобно бараньему рогу, изогнутой ручкой, невысокий старик.
Был он одет в совершенно вылинявшие, но чистые джинсы, клетчатую синюю рубаху и потрёпанный временем, но, опять же, чистый, тёмно-серый пиджак. Густые и совершенно белые прямые волосы спускались до плеч и странно гармонировали с пронзительно-синими
— Здравствуйте, — неуверенно сказал Юрий. — Я не слышал, как вы подошли.
— А я и не подходил вовсе, — загадочно промолвила старик. — Но здравствуй и ты. Уж что-что, а здоровье тебе, гляжу, ой как понадобится.
Вот же, черт, с неудовольствием подумал Десятник, принесла нелёгкая. И чего ему надо? Терпеть не могу этих стариков и старух, вечно лезущих не в свое дело. Всё бы им следить да поучать. Всё им не так и неправильно. Все-то им мешают, и всем-то они недовольны. Давно уж о своей душе задуматься надо, так нет — хлебом не корми, дай чужую повоспитывать.
— В каком это смысле? — нахмурился писатель, захлопывая блокнот и, не глядя, засовывая его в сумку.
— Да в прямом, — усмехнулся в седые усы старик, не сводя с Юрия глаз. — Здоровье каждому человеку не помешает. А уж тебе — и подавно.
— Это ещё почему?
Он, наконец, спрятал блокнот и ручку и решительно повернулся к собеседнику всем корпусом. Надо заметить, что габаритов писатель Юрий Десятник был весьма внушительных — при росте метр восемьдесят пять и живом весе под сотню килограммов.
Дедуля, однако, ничуть не смутился и продолжал насмешливо, но уже не строго, а, скорее, с оттенком сожаления, глядеть на Юрия.
— Да потому, что дело ты задумал для здоровья опасное, — объяснил старик. — Как бы пожалеть не пришлось. Мертвые не любят, когда их дразнят попусту.
— Ерунда какая-то, — сказал Десятник. — Дразнят… Что вам надо, дедушка? Шли бы своей дорогой. А я уж со своими делами как-нибудь сам разберусь.
— Ну, сам так сам. Моё дело предупредить, а там… Захочешь, — придешь. О, ты посмотри! Никак лиса!
Юрий обернулся.
Никакой лисы, конечно, сзади не было. А когда он повернулся обратно, то не обнаружил и старика. Странный дед исчез беззвучно и бесследно, как ниндзя, что, учитывая его возраст, было весьма удивительно.
Только настрой весь мне сбил… дедуля, подумал Юрий с досадой. Ладно, довольно на сегодня, пожалуй. И так набрал достаточно. А не хватит, можно будет ещё прийти.
Работа писателя может показаться стороннему и малосведущему в писательском деле наблюдателю и не работой вовсе.
Сидит человек за компьютером, пишущей машинкой или просто держит на коленях тетрадь и что-то время от времени записывает. Потом встаёт, ходит по комнате, курит (если, конечно, он подвержен этой дурной привычке), пьёт кофе, бессмысленно таращится в окно, ерошит волосы, чешется в разных местах, копается в каких-то книгах или интернете, выходит на прогулку, возвращается, снова садится к листу бумаги или экрану монитора… В общем, совершает массу обыденных, привычных движений.
А в результате этих, иногда малоэстетичных, действий на свет рождается несколько страниц художественного текста.