Божественное пламя

Рено Мэри

— Мне так жаль. Тебе не надо бояться. Он неплохой человек, он не слывет жестоким. Люди его любят. И ты будешь недалеко.

«Ты, — подумала она, — считаешь само собой разумеющимся, что можешь выбрать лучшее; если ты выберешь, тебе стоит только поднять палец. Когда они подыщут тебе жену, ты сможешь жить с ней или остаться с возлюбленной. Но я должна быть благодарна, что этот старик, брат моей матери, не слывет жестоким».

— Боги несправедливы к женщинам, — только и сказала она.

— Да, я часто так думал. Но боги всегда справедливы, значит, это

вина людей. — Глаза встретились, в них мелькнул невысказанный вопрос, но мысли текли розно. — Филипп хочет быть уверен в Эпире, перед тем как идти в Азию. Что об этом думает мама?

Клеопатра молящим жестом ухватилась за складку его хитона.

— Александр, это то, о чем я хотела попросить. Не скажешь ли ты ей вместо меня?

— Сказать ей? Но, конечно, она должна была узнать это прежде тебя.

— Нет, отец говорит — нет. Он сказал, сообщить ей должна я.

— Что такое? — Он сжал ее кисть. — Ты что-то утаиваешь.

— Нет. Только это — он знал, что мама будет сердиться.

— Еще бы. Какое оскорбление! Снова унижать ее, когда и так… Мне следует подумать…

Внезапно он отпустил сестру. Его лицо изменилось, он начал ходить по плитам, его ноги с кошачьей ловкостью избегали трещин и обломанных краев. Клеопатра знала, что Александр раскроет тайную угрозу, сделает это лучше, чем мать, думала она, но сейчас с трудом выносила минуты ожидания. Он обернулся. Клеопатра увидела, что его кожа посерела, а взгляд брата заставил ее затрепетать. Вспомнив о присутствии сестры, он резко сказал: «Я иду к ней» — и двинулся прочь.

— Александр! — Он нетерпеливо остановился. — Что это значит? Скажи мне, что это значит?

— Ты разве сама не видишь? Филипп сделал Александра царем Молоссии и гегемоном Эпира. Почему этого недостаточно? Они свояки, неужели этого недостаточно? Почему нет? Зачем делать его, помимо этого, еще и зятем? Ты не видишь? Не помимо — вместо.

— Что? — медленно произнесла она. — О нет, боги запрещают это!

— Что же еще? То, что он собирается сделать, превратит Александра в его врага, если только тот не будет упоен сладостью нового брака. Что же еще, как не отослать домой его сестру? Чтобы сделать Эвридику царицей.

Внезапно Клеопатра завыла, раздирая свою одежду и волосы, царапая и осыпая ударами нагую грудь. Александр схватил ее за руки, крепко сжал.

— Тише! Не рассказывай всему миру о наших бедах. Нам надо подумать. — Он поправил на ней платье.

Она подняла расширенные от ужаса глаза.

— Что она сделает? Она убьет меня. — Дети Олимпиады без содрогания произносили эти слова. Но Александр прижал к себе сестру и стал поглаживать, как если бы успокаивал больную собаку.

— Нет, не будь дурочкой. Ты знаешь, что она не причинит вреда тем, кого родила. Если она кого-то и убила… — Он яростно дернулся, но в ту же минуту перешел к неуклюжей заботе. — Будь храброй. Принеси богам жертвы. Боги сделают что-нибудь.

— Я думала, — сказала Клеопатра, всхлипывая, — что если он неплохой человек… Я смогу взять Мелиссу… по крайней

мере, я уеду отсюда. Но в одном доме с ней после всего, что случилось!.. Лучше бы я умерла, лучше бы я умерла.

Ее растрепанные волосы коснулись его рта, он чувствовал их соленую влажность. За спиной Клеопатры в кустах лавра мелькнул алый проблеск, и Александр освободил одну руку, чтобы поманить Мелиссу. Девушка, дрожа, приблизилась. В конце концов, подумал Александр, все, что она подслушает, и без того будет рассказано ей после.

— Да, я увижусь с мамой, — повторил он. — Я иду к ней сейчас же.

Александр передал сестру в протянутые к ней черные руки с розовыми ладошками. Оглянувшись назад, на пути к неизбежному тягостному испытанию он увидел, как сидящая на бортике порфирного фонтана рабыня склоняется над дочерью царя, уткнувшейся в ее колени.

Новости об обручении разнеслись быстро. Гефестион попробовал угадать, что должен думать об этом Александр, и угадал правильно. Александр не появился за ужином; сказали, что он у царицы. Гефестион, дожидаясь в комнате Александра, заснул на его кровати; стук щеколды разбудил его.

Вошел Александр. Его глаза запали, но лихорадочно блестели от возбуждения. Он подошел, высвободил руку и дотронулся до Гефестиона, как дотрагиваются до священных предметов: на счастье или во исполнение добрых предзнаменований. Но его мысли были заняты чем-то иным. Гефестион безмолвно смотрел на него.

— Она сказала мне.

Гефестион не спросил: «Что на этот раз?» Он знал.

— Она сказала мне наконец. — Александр пристально взглянул на Гефестиона, сквозь Гефестиона, позволяя тому разделить свое одиночество. — Она произнесла заклинание и просила бога позволить рассказать мне. Бог всегда отказывал ей. Этого я прежде не знал.

Гефестион неподвижно сидел на краю постели, всматриваясь в Александра всем своим существом. Он понимал, что его существо — единственное, что он может сейчас отдать. С людьми нельзя говорить об их пути наверх из царства теней, иначе они снова погрузятся в подземный мир, уже навсегда. Это было хорошо известно.

Краем сознания Александр отметил его застывшее тело, лицо, которое сосредоточенность сделала прекрасным, неподвижные темно-серые глаза, белки которых блестели в свете лампы. Он глубоко вздохнул и потер лоб.

— Я присутствовал при обряде, — сказал он. — Долгое время бог не отвечал ни да ни нет. Потом он заговорил, обернувшись вспышкой огня, и в…

Внезапно Александр, казалось, осознал, что Гефестион существует и сам по себе, не только как его часть. Он сел рядом и положил ладонь ему на колено.

— Он позволил мне узнать правду, если я поклянусь не раскрывать ее. Так на всех мистериях. Все, что принадлежит мне, я могу разделить с тобой, но это принадлежит богу.

«Нет, — подумал Гефестион, — ведьме; такое условие было поставлено из-за меня». Но он ободряюще сжал обеими руками кисть Александра. Она была сухой и теплой и лежала в его ладонях доверчиво, но не ища утешения.