Божественное пламя

Рено Мэри

Он без устали охотился, с наибольшим удовольствием — когда зверь оказывался опасным или же попадал в его руки после долгого, трудного преследования. Он читал мало, но не бесцельно; его беспокойство требовало действия; он был удовлетворен, только когда готовил свою илу к предстоящей войне. Он успевал повсюду; требовал от оружейников катапульт, которые можно было бы разбирать на части и перевозить в повозках, не оставляя их гнить после каждой осады; в рядах конницы осматривал ноги лошадей, проверял полы конюшни, обсуждал корм. Он подолгу говорил с много путешествовавшими людьми: торговцами, послами, актерами, наемниками,

которые знали греческую Азию и даже земли за нею. Все, что они ему рассказывали, он, отрывок за отрывком, сверял с «Анабасисом» Ксенофонта.

Гефестион, деливший с ним его занятия, видел, что все надежды Александра возложены на войну. Месяцы безделья обезобразили его рубцами, как оковы; он нуждался в лекарстве сражений, чтобы победами уничтожить врагов и исцелить свою гордость. Александр полагал решенным, что его пошлют вперед, одного или с Парменионом, чтобы проложить главному войску дорогу в Азию. Гефестион, скрывал собственное беспокойство, поинтересовался, говорил ли он об этом с царем.

— Нет. Пусть сам придет ко мне.

Царь, хотя и занятый сверх меры, все замечал. Он видел изменения в тактике, требовавшие его одобрения, и ждал просьбы об этом, но тщетно. Он видел, как лицо юноши становится другим, а его товарищи почти не расстаются. Прочесть мысли Александра всегда было непросто, но когда-нибудь мальчик должен был прийти к нему как солдат к солдату, он не мог ослушаться. Как человек Филипп был уязвлен и сердит, как правитель — полон подозрений.

Он только что получил хорошие новости: был заключен союз бесценного стратегического значения. В глубине души ему хотелось похвастаться перед сыном. Но если мальчик был слишком упрям, чтобы советоваться со своим отцом и царем, он не мог ожидать, чтобы у него просили совета. Пусть узнает сам или от шпионов своей матери.

Поэтому о предстоящей женитьбе Арридея Александр услышал от Олимпиады.

Сатрапией Кария, на южном изгибе малоазийского побережья, правила под рукой Великого царя ее старая династия. Великий Мавсол, прежде чем успокоиться в своем колоссальном Мавзолее, выстроил себе маленькую империю, на море — до Родоса, Коса и Хиоса, на юг — до побережья Ликии. Хотя и небесспорно, царство унаследовал его младший брат Пиксодар. Он заплатил дань и формально признал свою зависимость; Великий царь поостерегся просить большего. После того как Сиракузы вернулись к былой анархии, но до возвышения Македонии, Кария была сильнейшей державой Внутреннего моря. Филипп долго наблюдал за ней, отправляя секретные посольства, разыгрывая свою игру. Теперь царь торжествовал. Он обручил Арридея с дочерью Пиксодара.

Олимпиада узнала об этом как-то утром в театре, на трагедии, представленной в честь карийских послов.

Когда она послала за Александром, его нашли не сразу. Вместе с Гефестионом он ушел за сцену, чтобы поздравить Фессала. Играли «Безумие Геракла». Впоследствии Гефестион, недоумевая, спрашивал себя, как мог он пропустить предзнаменование.

Фессалу было сейчас около сорока, он находился в зените своих дарований и славы. Достаточно многоликий, чтобы выступать в любой маске, от Антигоны до Нестора, он, как и прежде, особенно гремел в героических ролях. Только это от него и требовалось. Он только что снял маску, и на лице его отразилось живейшее сожаление, когда он увидел Александра: за время своего отсутствия наследник

сильно изменился. До Фессала доходили слухи; он постарался дать Александру понять как можно яснее, что его собственная преданность не поколеблена.

Покинув театр, Гефестион отлучился, чтобы провести час со своими родителями, приехавшими в город на праздник. Когда он вернулся во дворец, то оказался в центре урагана.

Комната Александра была полна его друзей, все говорили одновременно: негодуя, намекая, тут же строя заговоры. Увидев Гефестиона в дверях, Александр вырвался из толпы, подбежал к нему и, схватив за руку, прокричал прямо в ухо новости. Ошеломленный его яростью, Гефестион что-то сочувственно пробормотал; разумеется, он должен был услышать это от царя, разумеется, к нему отнеслись пренебрежительно. Истина постепенно сложилась из разрозненных слов: Александр поверил, будто таким образом Филипп подтверждал, что Арридей принят им как наследник македонского престола. Олимпиада была в этом убеждена.

«Я должен увести его отсюда», — подумал Гефестион, но не осмелился даже на попытку. Александр горел, словно в лихорадке, юноши — вспоминая его победы, проклиная неблагодарность царя, предлагая нелепые советы — чувствовали, что необходимы Александру, и не собирались его оставлять. От Гефестиона он хотел того же, чего и от всех остальных, только с большим нетерпением. Безумием было бы перечить ему сейчас.

«Иллирия, — думал Гефестион. — Это как болезнь, от которой он не может оправиться. Позднее я поговорю с ним».

— Что это за женщина? — спросил он. — Она знает, что просватана за недоумка?

— А ты что думаешь? — сказал Александр, его ноздри раздувались. — Что за человек ее отец? — Его брови сошлись, он задумался, потом начал мерить шагами комнату. Гефестион распознал пролог близящегося действия.

Шагая за Александром по пятам, не обращая внимания на приметы опасности, Гефестион сказал:

— Александр, это не может быть правдой, если только царь не сошел с ума. После того как он сам был выбран царем, потому что македонцы не хотели признать ребенка? Как бы он мог думать, что они признают слабоумного?

— Я знаю, что он делает. — Казалось, от него исходили волны сухого жара. — Арридей всего лишь затычка, пока Эвридика не родит мальчика. Это работа Аттала.

— Но… но подумай! Этот мальчик еще даже не родился. Потом нужно время, чтобы он вырос. Скажем, восемнадцать лет. А царь — солдат.

— Она опять беременна, ты не знал?

«Если дотронуться до его волос, — думал Гефестион, — можно будет, наверное, услышать треск».

— Царь не может считать себя бессмертным. Он отправляется на войну. Как он думает, что случится, если он умрет в ближайшие пять лет? Кто тогда, если не ты?

— Если только он меня не убьет. — Александр произнес эти слова как нечто привычное.

— Что? Как ты мог в это поверить? Собственного сына?

— Они говорят, я ему не сын. Что ж, тогда я должен позаботиться о себе сам.

— Кто так говорит? Уж не имеешь ли ты в виду эту пьяную болтовню на свадьбе? Думаю, говоря об истинном наследнике, Аттал всего лишь хотел сказать, что в нем будет македонская кровь с обеих сторон.

— О нет. Сейчас говорят другое.

— Послушай. Давай пройдемся. Поохотимся, например. Обсудим все после.