Божественный и страшный аромат
Шрифт:
— Так и есть… — соглашается Хан, краем глаза всё еще рассеянно созерцая «Харнанкур». Вдруг ему на колени приземляется мягкий черный сверток.
— Вот! Одна… м-м… знакомая подарила. Похоже, решила, что я располнел. Или что-то в этом роде. Тебе она больше подойдет.
Хан достает из упаковки новую рубашку Perseus Black.
— Ого, спасибо, дружище! — искренне благодарит он.
— Теперь ты можешь выкинуть то убожество с рюшами.
Гойковские русые волосы Тереша намокли
— Простите, вы не разменяете десять реалов? — Он наклоняется к окошку киоска в своем длинном пальто.
Молоденькая продавщица с безразличным видом жует резинку:
— Нет, деньги не меняем.
— Хорошо, дайте самое дешевое, что у вас есть — спички например, — и сдачу мелочью, пожалуйста.
— У нас спичек не бывает, извините. — Нет ничего противнее, чем нудеж девушки-подростка. Девица растягивает нежно-голубую жвачку между ртом и пальцами.
— Чёрт, ну тогда пачку «Астры»!
— Что?
— «Астру».
— А что это?
— …Леденец, дайте мне вон тот леденец!
Полосатая малиновая карамель стучит о коренные зубы Мачеека. Он бросает монеты в телефонный автомат. В будке сладко пахнет дождем; приятно смотреть, как по стеклу стекают ручейки. Терешу нравится в будке. Леденец тоже неплох. Хорошо, что в ларьке не оказалось спичек. Зажав трубку между ухом и плечом, он поворачивает диск таксофона. В голове прояснилось. Карамель сладкая, а малина терпкая, как и подобает малине. Чёрт, этого Йеспера вечно нет дома! На полочке под аппаратом лежит раскрытый блокнот с эмблемой Международной полиции над списком номеров. Мокрые от дождя пальцы Тереша оставляют пятна на страницах.
«Х, Х, Халамова, Хан». Диск аппарата снова дребезжит, а за стеклом, в сером сверкании Ваасы, десятки и десятки людей входят в двери универмага и выходят из них. Орел на светящейся эмблеме Фрайбанка парит над банковским зданием, золотой, в ореоле водяных брызг.
— Здравствуйте, могу я услышать Инаята Хана?
— Тереш, ты, что ли? — встревоженно звенит в трубке голос матери Хана.
— Да, это я. Скажите, пожалуйста, Инаят дома?
— Подожди, Тереш, послушай меня. Хватит себя мучить. Знаешь, я тут встретила маму девочек…
— Да, конечно — пожалуйста…
— Мы с ней поговорили…
Да-да, в одно ухо влетело, в другое вылетело. Если маме Хана захотелось поговорить — пиши пропало.
— Госпожа Хан! Пожалуйста, скажите Инаяту, что я звоню, это срочно. Извините.
— Мама? Кто это? — слышится в трубке голос Хана, — Тереш?
— Нет, это Пернилла Лундквист, одна из ваших многочисленных поклонниц, — язвительно отвечает пожилая женщина. Тереш слышит шаги по подвальной лестнице и шум проносящихся машин. Дверь телефонной будки окатывает водой.
— Тереш!
— Привет, Хан! Где Йеспер? У нас мало времени.
— Здесь, — доносится издали голос Йеспера. — Я здесь. Это Йеспер. — Нет ничего приятнее во время похмелья от ZA/UM, чем живые голоса друзей.
— Срочно в город, в Ловису. Дом престарелых «Хюмнинг». Посмотрите где-нибудь, не знаю,
— «Хюмнинг», ясно. А что там?
— Дирек Трентмёллер. И еще, я подозреваю… Кексхольмский кружок.
— Тереш, Кексхольмский кружок — страшилка для девочек!
— Хорошо, если так.
— А почему ты решил, что нет? — Йеспер пытается пролезть к трубке. — Хан, спроси, почему он думает, что это не так.
— Почему ты думаешь, что нет?
— Поговорим на месте, ладно?
— Хорошо, мы возьмем такси. Йеспер, у тебя есть деньги на такси?
— Есть.
— Да, мы возьмем такси!
Дальше — только вязкая тяжесть времени, расстояние между точками, маршрут такси: пешеходы в темных одеждах, серое небо и клубы дыма на мотошоссе. Тереш Мачеек. Поток осенних минут, плавный, как движение на магистрали.
Да, мама Хана встретила мать девочек в приемной врача. И что с того, что это ее четыре дочери? Что она за человек? «Потерять всех своих детей в один день. Ты представляешь себе, что это такое?» Скажите лучше, что эта женщина сделала, чтобы их найти? Что это значит — она «обрела покой»? Голос госпожи Хан дребезжит в телефонной трубке: «Если мать, даже мать — и та смирилась, то вы уж точно можете…» Не можем. Видите ли, мы мнемотуристы. Мы любим девочек — да, смею сказать — мы любим их больше. И даже сам этот миг, вечерний город, проносящийся за окном такси в этом сломанном мире, где время вышло из колеи, уже преступление. Его нужно изменить. Исправить. Никакого покоя. Нет перемирия с демонами!
Но прислушайся! Вереница мотокарет скользит за боковым окном, издалека доносятся звуки клаксонов: длинные, растянутые в движении ноты. Ожидание. Час, два часа, три часа, вечер, следующее утро, следующая неделя, зима, весна, год, следующий год, десять, двадцать лет. В потоке времени, будто в облачном небе, рокочет гром. Вот-вот хлынет летний дождь! Как насчет небольшого мнемотурне, ребятки? Ну что ты сидишь повесив нос, ты же прирожденный мнемонавт?! Кто-то исследует Серость между изолами, их называют энтропонавтами; другие открывают новые земли, это землепроходцы и мореплаватели — а есть вы! Мнемотуристы! Если вновь подкрадется тоска — сбрось обгоревшую шелуху настоящего и вернись в те чудесные времена!
В воздухе душная преддождевая тяжесть. Береговые ласточки пикируют к воде, ловя насекомых. Йеспер оценивающе следит за ними.
Сначала падает лишь одна тяжелая капля. Никто не обращает внимания. Ведь еще так жарко, и солнце, как белая монетка, сияет между облаков. Сафрские археологи только-только отправились на Анисовые острова в поисках следов экспедиции Гон-Цзы. Но Йеспер знает, что будет дальше. Такие дождевые капли всегда таятся в летних облаках над Катлой. А еще Йеспер знает, в какое время с утра включить радио. «Прогноз погоды на сегодня», — сказал диктор. Всё идет по плану.