Божественный и страшный аромат
Шрифт:
Хан, рассказывая Молин историю, еще немного придвигается к ней. Он уже чувствует, как подол ее юбки в горошек щекочет ему ногу. Пока все слушают Хана, Йеспер достает из кустов пляжные зонтики. Он подносит их поближе к девочкам, расстегивает кнопки, и, как только сквозь светящийся облачный покров доносится грохот грома, открывает на обрыве большой пляжный зонт. Анни, которая сидит, скрестив ноги, на траве перед Йеспером, поднимает голову и смеется. Сверкающий от солнца занавес дождя падает на пляж и обрыв. По сигналу Йеспера открываются еще два зонта: Хан раскрывает свой, не прерывая рассказа, а Тереш укрывает Шарлотту, которая слушает, подперев щеку рукой,
— Такой теплый! Потрогай! — Анни протягивает руку из-под зонта к звенящим фортепианным струнам дождя. Ее позвоночник изгибается перед Йеспером. Мальчик что-то бормочет и зачарованно смотрит на галактику на ее выгнутой по-кошачьи спине. Ему хочется протянуть руку и потрогать все звездочки, одну за другой. Пыльный запах дождя проникает глубоко в ноздри. Какое время выдержки у воспоминаний?
— О! — Анни вытягивает шею и крутит головой под дождем. — Вы совсем другие, когда не в школе.
— Ага, — кивает Молин, — такие предусмотрительные!
— Хочешь сказать, теперь мы взрослее? — Тереш смотрит на Шарлотту, вопросительно подняв бровь.
— Слушай, я тебя видела всего раз в очереди за обедом, — хихикает девочка, жуя соломинку в бокале с пузырящимся сидром, — я вообще не могу сказать, что поменялось.
— Ну, тогда Тереш был еще мальчик, — поддразнивает Йеспер, — а теперь он… мужчина.
Молин смеется. Места под третьим зонтиком так мало, что ей приходится свернуться клубочком. Венец золотых волос опускается Хану на колени, на пляжный зонтик падает дождь. Девочка запрокидывает голову и смотрит на Хана долгим и странным взглядом искрящихся темно-зеленых глаз. Хан сглатывает. Молин — единственная из девочек, кто не хочет сидра.
— И чем всё кончилось? — ее голос звучит словно бы издалека. — Почему они не вернулись?
— Вот в этом и вопрос. — Хан многозначительно откашливается. — Почему они не вернулись?
Молин вдруг радостно сверкает острыми зубами, смеясь своей догадке:
— Они не захотели отдавать персики этому наглому императору!
— Глупости, — говорит Хан в сердцах. — Персиков бессмертия не бывает!
Шарлотта садится:
— А вдруг, откуда ты знаешь? Думаешь, Гон-Цзы и тысяча его моряков побоялись вернуться, потому что император бы их казнил? Вот если бы я была Гон-Цзы, — Шарлотта смотрит на Май и изображает пальцами драконьи усы, — и нашла бы персики, от которых становишься бессмертным — я бы никому не сказала! Я бы поделилась ими тайком, только с лучшими друзьями. Мы бы вместе путешествовали по свету тысячу лет. И смотрели, каких чудес напридумывают люди!
— А мне ты дашь бессмертный персик, Лотта? — смотрит крошка Май на старшую сестру.
— Конечно. Но только потом, когда вырастешь.
— А зачем мне расти?
— Чтобы ты не осталась навсегда такой вот маленькой козявкой, а была красивой девушкой, как я, — говорит Шарлотта.
— Нет… — качает головой Тереш, наблюдая, как ужасная Шарлотта гордо вскидывает подбородок, и ее волосы, как кисть, метут ее плечо, — такой красивой никто никогда не будет. — Хан и Йеспер молчат, обескураженные такой внезапной сменой стратегии. Шарлотта выдыхает, ее грудная клетка медленно сжимается. И одновременно с этим расширяются капилляры на ее щеках.
Тереш пристально смотрит на нее:
— А как же я? Можно и мне твоих бессмертных
— Посмотрим, — справившись с волнением, усмехается девочка. — Сперва ты должен принести мне кое-что.
— Ты только скажи что.
Краем глаза Хан видит, как Молин заговорщически переглядывается с сестрами. Сейчас что-то произойдет.
Анни просовывает загорелые ноги в теннисную юбку:
— В следующий раз наша очередь, так? И наше место. Не думай, что у нас нет своего тайного места, — сверкает она глазами на Йеспера. — Что вы делаете в субботу?
Мальчики ничего не делают в субботу: «Ничего не делаю, абсолютно ничего, сейчас посмотрю в блокноте — ничего!»
— Нас на неделю отправят в деревню. На грядки. — Анни выгибается, опершись на лопатки, и натягивает юбку на зад. — Но в субботу вечером мы можем встретиться на пляже, да?
— Конечно. Да, конечно. Сто процентов, — наперебой отвечают мальчики.
В руке у Шарлотты звякает кошелек. Взгляды девочек снова чертят между мальчиками линии, как в тригонометрии. Дождь перестал, но в воздухе тут и там еще сверкают отдельные капли. Яркое солнце выходит из облаков, и, окруженная его лучами, богиня из девятого класса закрывает руками уши маленькой Май, а потом, прищурясь, смотрит на мальчиков:
— Вот наша часть. Принесите вишневые спиды.
— Что? — разевает рот Йеспер.
— Крас-ны-е-спи-ды, — произносит Анни. Ее розовый язык отскакивает от нёба на последнем слоге.
— Это как амфетамин, — поясняет Шарлотта будничным тоном. Ее округлая грудь поднимается и опускается, когда она говорит. — Только как бы… особенный. Самый лучший. И мы хотим закинуться с вами вместе.
Тишина.
От нагретых солнцем мокрых кустов шиповника идет пар.
В небе неподвижно висит орлан-белохвост.
— Май ведь останется дома, да?.. — На голове у Тереша всё еще торчат смешные косички. Хан и Йеспер смотрят, как он достает из пачки «Астру», сидя рядом с Шарлоттой.
— Конечно, дурачок!
— Тогда davai,— говорит он, — давайте так и сделаем!
Молин улыбается Хану, и в ее глазах сияет безграничная радость. По-деловому, как и положено дочке учительницы, она объясняет ему задание: «В кошельке номер Зиги. Позвони ему, хорошо? Он достанет».
8. ПРОДАВЕЦ ЛИНОЛЕУМА
Продавец линолеума путешествует из города в город. Он приехал продавать линолеум в Норрчёпинг, город на большой замерзшей реке. Маленькие деревянные церкви и узкие улочки. Продавец линолеума восхищался деревянной архитектурой, застывшим спокойствием северной страны. К девяти часам вечера улицы опустели, а в городе начал дуть порывистый ветер. Ветер дул, полы пальто развевались, и снег, густой снег падал на крыши домов. Снег выпал в сердце Продавца линолеума. Оранжевые ряды уличных фонарей. Что за картины вспыхнули в его мозгу в ту ночь. В съемной комнате, под одеялом. Что за истории, что за ожидания. Продавец линолеума любовался двумя братьями в саду рядом с домом делового партнера: лица херувимов, пухлые рты, румяные от мороза щеки. И Ардой, началом горной цепи, где скалы прорезаны фьордами. Кирпично-красными домами у подножия заснеженных гигантов. И ночами, когда окна мигали в темноте, как крошечные глазки, а почерневшие зубы гор скалились в небо. Но их улыбке было не сравниться с улыбкой Продавца линолеума.