Божий Дом
Шрифт:
Они отправились в дежурку, а я поплелся следом, приговаривая:
— Отличный случай. Знаешь Бэрри, простые люди, вроде нас с тобой, ненавидят дерьмо, но Толстяк его обожает. Он и сам собирается в гастроэнтерологию.
— Заткнись, Рой! — отрезала Бэрри.
— Знаешь, что происходит, когда гастроэнтеролог смотрит в сигмоидоскоп?
— Прекрати! Уходи. Я хочу поговорить с Толстяком наедине!
— Наедине? Зачем?
— Не важно. Вали.
Злясь и ревнуя, я глядел
— Говно смотрит на говно, вот что происходит!
Толстяк обернулся и зло процедил:
— Не говори так!
— Что, неприятно, Толстяк?
— Мне нет, а ей да. Ты не можешь использовать эти шуточки с людьми оттуда, снаружи. С такими, как она.
— Конечно могу, — возразил я. — Они должны видеть!
— НЕ ДОЛЖНЫ! — заорал Толстяк. — Не должны и не хотят. Кое-что должно оставаться неизвестным, Баш. Думаешь родители хотят слышать, как учителя смеются над их детьми? Подумай своей башкой! У тебя прекрасная женщина, и, поверь мне, их не так легко найти и сохранить, особенно, когда ты врач. Меня бесит то, как ты с ней обходишься.
Через час они позволили мне войти. Я чувствовал себя, представшим перед военным трибуналом. Бэрри и Толстяк заявили, что волнуются за меня, волнуются из-за моей ярости и горького сарказма.
— Я думал, что ты хотела, чтобы я выражал свои чувства, — возразил я.
— Словами, — сказала Бэрри, — не поступками. Не вымещая все на пациентах и других докторах. Толстяк рассказал мне про твой слух о Поцеле.
— Они тебя достанут, Рой, — сказал Толстяк, — ты получишь по полной.
— Они мне ничего не могут сделать. Дом не выживет без интернов. Я неуязвим, незаменим.
— Это опасно. Экстернализация — плохая защита.
— Опять началось! Что такое экстернализация?
— Видеть конфликт вне себя. Проблема не вне, а внутри тебя. Когда ты видишь, что что-то готово сломаться!
— Только так и возможно выжить!
— Ничего подобного! Посмотри на Толсяка, он нашел здоровый способ действия в этой ужасной ситуации. Он использует сочувствие, юмор. Он может смеяться.
— Я тоже могу, — сказал я. — Я тоже смеюсь.
— Ты не смеешься, ты кричишь!
— Ты называла его больным и циничным. И это он научил меня звать этих милых людей «гомеры».
— Он не убил в себе сочувствие. Ты — убил.
— Послушайте, — серьезно сказал Толстяк, — давайте остановимся, а? Мы не можем говорить ему, как себя вести. В прошлом году я был много хуже его, если вы можете себе это представить. Никто не мог мне слова сказать. Даже в июле мне было хуже. Это твой год, Рой. Я знаю, что это. Это — ад!
— Эта штука с Поцелем меня пугает, — сказала Бэрри.
—
— Это не Поцеля ты ненавидишь, а себя, — сказала Бэрри, — ты ненавидишь что-то внутри себя! Понимаешь?
— Нет и нет. Толстяк знает, какое Поцель говно.
— Не делай этого, Рой, — сказала Бэрри, — ты только делаешь себе хуже.
— Толстяк?
— Поцель — индюк, — сказал Толстяк, — загребающий деньги, некомпетентный кусок дерьма. Это правда. Но он не монстр, каким ты его представляешь. Он безвредный нытик. Мне его жаль. Оставь его. Что бы ты ни планировал — брось это.
Я не послушался. Я дал слуху неделю помучать Поцеля. Мое время пришло. Я увидел Поцеля, держащего одну из Роз за руку, и подкрался к нему. Я прошептал ему на ухо:
— С меня хватит, Поцель. Клянусь, в следующие двадцать четыре часа я тебя уничтожу.
Поцель спрыгнул с койки, посмотрел на меня исполненным паники взглядом и выбежал из палаты. Я вышел в коридор и наслаждался видом императора кишечных пробегов, спиной к стене, периодически пригибаясь и ныряя в проемы дверей, будто боясь пули, бегущего к выходу. Я отправился на обход.
Дойти мне было не суждено. Два бугая из охраны Дома напали на меня, вывернули руки за спиной и внесли меня в дежурку. Они поставили меня к стене и обыскали, после чего усадили перед Лионелем, Толстяком, Рыбой и съежившимся в углу Поцелем.
— Какого черта здесь происходит? — спросил я.
Они смотрели на Поцеля, пока он не промямлил:
— До меня дошел слух, что какой-то интерн хочет меня убить, а потом… потом он прошептал мне, что в следующие двадцать четыре часа меня уничтожит.
Я ждал, пока тишина не стала невыносимой и спокойно произнес:
— Что вы сказали?
— Ты сказал, что собираешься… меня уничтожить.
— Доктор Поцель, — спросил я с ужасом, — вы сошли с ума?
— Ты сказал! Я слышал, что ты сказал! Не отрицай!
Я отрицал, говоря, что любой, кто мог подумать, что интерн Божьего Дома будет угрожать убить Частника Дома, сошел с ума, и требовал, чтобы охранники меня отпустили.
— Нет! Не отпускайте его! — заорал Поцель, прижимаясь к стене, как безумный параноик.
— Послушайте, — сказал я, — я всего лишь интерн, делающий свою работу. Я не могу отвечать за этого психа. Увидимся позже, а?
— Нет! НЕЕЕЕЕЕЕЕТ! — выл Поцель, закатывая глаза, как сумасшедший.