Божья кара

Пронин Виктор Алексеевич

– Спасибо. – Амок опять повернул в парк.

– Ты куда?! – крикнул вслед Муха. – На чекушку-то отстегни!

– Ох, Муха, – тяжко вздохнул Амок, протягивая вахтеру десять гривен. – Давно прошла?

– Да чуть ли не с утра.

– Одна?

– С дочкой.

– Хоть одно утешение.

– Да слабое это утешение... Кроме дочки, еще кое-кто был... Качок такой себе... Блондин, блин. Или рыжий.

– Козел он, а не качок, – опять вздохнул Амок и, махнув вахтеру на прощание, зашагал к морю.

Дождь прошел, но небо оставалось

пасмурным, и редкие капли падали на асфальтовую дорожку теперь уже с мокрых ветвей. Амок миновал ресторанчики, дома отдыха, потом пошли мелкие татарские забегаловки с лежачими местами, и, наконец, распахнулось пространство небольшой бухты. Здесь-то и располагалось лежбище нудистов. По случаю непогоды голых-бесстыжих, как выражался Муха, было немного, но Наташу Амок нашел быстро. Она сидела одна, на холодном песке и смотрела в сторону моря – пляжный волейбол за спиной нисколько ее не интересовал.

– А, это ты, – приветствовала она Амока и отодвинула от себя сумку, освобождая место на песке. – Долго тебя ждать пришлось.

– Но ты же не скучала?

– До этого не дошло, но было бы лучше, если бы ты за мной все-таки приглядывал.

– Свистнула бы...

– Кто наводку дал?

– Муха.

– Ты с ним расплатился?

– Как обычно. Не холодно?

– Привыкла. Ты так и будешь сидеть в штанах, в трусах?

– А что, положено раздеваться?

– Ну, хотя бы ради приличия.

– Это у вас называется приличием?

– Что еще сказал Муха?

– Что опять Козел возник.

– Нет, Амок, это ты возник. А Козел никуда и не исчезал... Ты ведь меня в таком виде еще не видел?

– Нет. Только на ощупь.

– Ну и как я тебе здесь?

– Не очень.

– Почему? – Наташа отвернулась наконец от моря и с удивлением посмотрела на Амока.

– Выпендреж.

– А знаешь, ты прав, – помолчав, сказала Наташа. – Мне это как-то в голову не приходило, а теперь... Окинула взором печальным и трезвым, как выражается Жора... Действительно выпендреж. Ну, ладно... Значит, так... В ресторане Славы тебя ждет Андрей. У него к тебе вопросы.

– О чем?

– Его заинтересовал мой рассказ о посещении Дома Грина. Там один тип приставал к Лизке, ручки трогал, в линии судьбы вглядывался, обещал принца на белом коне... Потом исчез куда-то... А ты мне говорил, что он якобы работал там... Помнишь?

– Ну?

– Андрей озабочен поиском убийцы. Всех, кто ласково трогает чужих детей, он подозревает... Врубился?

– Кстати, а где Лиза?

– А вон она, в волнах плещется. Сейчас в воде теплее, чем на берегу. Не могу ее из моря извлечь. Амок... Ну, как тебе еще сказать... Дуй к Славе в «Богдан». Прямо сейчас.

– А ты?

– Немного задержусь.

– Козел?

– Как получится. И потом... У нас не то, что ты думаешь.

– Значит, так... Передай ему... Пусть бережет себя.

– Угрожаешь?

– Ничуть.

– Угрожаешь, – протянула Наташа. – Не надо бы... У нас же с

тобой все было хорошо... Ты успокоился?

– Все наоборот, Наташа... Завяз окончательно.

– Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь.

– Сможешь.

– Иди, дорогой. Иди.

– Вот я сижу здесь с тобой, голой, уже минут двадцать, а он за твоей спиной яйцами трясет, делает вид, что в волейбол играет. А почему не подошел, не спросил, кто я такой, по какому праву, до каких пор...

– У него нет причин для волнений. А потом... Он тебя немного знает... По той ночи, когда ты Кинг-Конга изображал.

– У него есть причины для волнений. А не подошел он, потому что трусит. Все эти красавчики, которые так тревожат ваши девичьи сердца... Трусоваты. Даже Муха его раскусил.

– Муха был трезв?

– Не надо, Наташа. Чем Муха пьянее, тем яснее у него мысль.

– Мысль у Мухи? – рассмеялась Наташа.

– Я могу задать тебе тот же вопрос и рассмеяться так же весело, – Амок оглянулся на Козла, чтобы у Наташи уже не оставалось сомнений, кого имеет в виду. Он поднялся, отряхнул белые свои штаны от песка и зашагал в сторону асфальтовой дорожки. И только оттуда оглянулся – Наташа все так же смотрела в море, где плескалась ее загорелая дочерна дочка Лиза.

Слава Ложко сидел на обычном своем месте – за маленьким столиком у перил. Отсюда открывался лучший в Коктебеле вид на Карадаг, а чуть повернув голову, он мог видеть всех, кто входит в ресторан, кто выходит. Он мог даже видеть всех, кто идет по набережной, в какую бы сторону человек ни шел. Получалось так, что Слава, не покидая своего рабочего места, прекрасно знал, кто с кем идет к морю, кто с кем с моря возвращается, как поздно, как рано и в каком настроении.

Слава увидел Амока, едва тот появился в проходе, и помахал рукой, приглашая подойти.

– Глоточек? – спросил он, едва Амок сел за столик.

– А знаешь... Да.

Повинуясь неуловимому жесту Славы, через минуту к их столику подошла официантка и с молчаливой улыбкой поставила графинчик с коньяком, две рюмки и тарелочку с сыром, присыпанным зеленью. Слава наполнил рюмки.

– Помянем Свету, – сказал он и, не чокаясь, выпил свою. – Наша вина, не уберегли.

– Что-то он совсем озверел.

– Спасается. Жить хочет.

– А зачем ему жить? – удивился Амок. – Какая кому от него радость?

– Может, кто и любит его... И последняя сволочь плачет по ночам от безответной любви. – Слава пристально посмотрел на Амока. – Как ты думаешь?

– Знаешь, Слава... Я могу... А что касается последней сволочи, не знаю, не встречался.

– Не зарекайся, Амок... Может быть, ты хорошо знаешь маньяка, но тебе и в голову не приходит, что этот милый человек по горло в детской крови...

– Ну, если он плачет по ночам, пусть... Слезы, говорят, облагораживают.

– Наташу нашел?

– А с чего ты взял, что я ее искал?